Джозеф Джиовенко, повыше ростом, более открытый в общении с другими, все подмечал внимательным глазом фотографа. Он знал, что у видео есть будущее как у формы искусства, и к изучению именно этой формы он намеревался приступить осенью.
Никто из нас не знал в точности, как все получится, но перелет — это звучало интересно. Мы встретились в Сассексе и озабоченно поглядывали на небо, на туман и облачность, ограничиваясь редкими словами, так как пока еще не знали толком, как общаться друг с другом. Наконец мы кивнули, погрузили на борт наши спальники, запустили двигатели и резво покатили по взлетной полосе и дальше — в небо. Сквозь шум моторов невозможно было понять, что думали эти ребята, оказавшись в воздухе.
Сам я думал о том, что во время первого полета мы далеко залетать не будем. Облака клубились темно-серым варевом над западными вершинами гор, клочья тумана висели на ветвях деревьев. Поскольку путь на запад был для нас закрыт, мы пролетели десять миль на юг, затем еще пятнадцать, и наконец, оказавшись в клубящемся и все густеющем вокруг нас супе, приземлились на небольшой полоске травы поблизости от Андовера, штат Нью-Джерси.
В тишине этого места еще тише и незаметнее начался дождь.
— Многообещающим стартом это не назовешь, — сказал кто-то.
Но ребята не были обескуражены.
— Надо же — свободная земля в Нью-Джерси! — сказал Джо. — А я думал, она сплошь заселена!
Раскатывая одеяло на траве и мурлыкая себе под нос мотивчик на слова Москиты, держитесь подальше от наших дверей, я радовался, что отвратительная погода не справилась с нашим хорошим настроением, и надеялся, что завтрашний безоблачный рассвет застанет нас в пути над нашими горизонтами.
Дождь лил всю ночь. Он барабанил галечной дробью по перкалевым крыльям, шелестя в траве — сначала сухо, потом с плеском, по мере того, как трава становилась болотистой жижей. К полуночи мы окончательно отчаялись увидеть хотя бы одну звезду или же как-то уснуть в этом болоте; в час ночи мы по-прежнему скорчившись сидели в самолетах, тщетно пытаясь вздремнуть. В три часа ночи, после многочасового молчания, Джо сказал:
— В жизни под этаким ливнем не мок.
Из-за тумана рассвело поздно: четыре дня кряду нас донимали туманы, облачность и дожди. Через четыре дня взлетов при малейшем прояснении неба, через четыре дня змееподобного просачивания в промежутки между грозовыми фронтами и скачков от одного маленького аэропорта к другому, мы приблизились к Ошкошу, находившемуся от нас на расстоянии тысячи миль, в общей сложности всего на шестьдесят две мили. Мы спали в ангаре в Страдсбурге, штат Пенсильвания; в здании аэропорта в Поконо-Маунтин; в клубе летной школы в Лихайтоне.
Мы решили вести дневник перелета. За этим занятием, да еще из наших разговоров под дождями и в туманах, мы начали понемногу узнавать друг друга.
Джо, к примеру, был изначально убежден, что у каждого самолета есть своя личность, свой характер, как у людей, и он, не смущаясь, заявлял, что тот бело-голубой, стоящий там, в углу ангара, действует ему на нервы.
— Я не знаю, почему. Все дело в том, как он стоит там и смотрит не меня. Мне это не нравится.