«Все было так просто: я вырывался из туч и говорил про себя: „Я здесь, Господи, и я вижу мир таким, каким видишь его Ты“. А он отвечал: „Есть“. Или просто щелкал кнопкой микрофона, чтобы дать мне понять, что я услышан».
«Меня всегда поражала огромность и величие того, что над облаками. И сам факт, что я — там, лечу в бескрайности этого простора, касаясь макушек гигантских грозовых туч, а люди на земле в это время всего-навсего думают, не открыть ли зонтик».
«А тогда эти мысли то и дело преследовали меня по пути в офис».
Мы направились к дому, а я все пытался вспомнить. Нет, никогда я не слышал от него таких вещей, он ни разу не говорил об этом вслух.
— Сейчас, — сказал он после ужина, — очень и очень немногие знают «Американский авиазавод». Люди либо не имеют о нем понятия, либо отмахиваются, говоря: «А-а-а, это дело гиблое, оно прогорит. А может, уже прогорело». И это хорошо, потому что тогда говорю я: «Нет, это не гиблое дело, а „Американский авиазавод“. На нас работают профессионалы!.». И все такое прочее. И они — действительно профессионалы. Это, кстати, еще одно, что меня привлекало, когда я бросил эту работу со стиральными машинами — я не хотел работать с… ладно, скажем так, я хотел работать в более профессиональной организации.
Мы испытывали Янки перед тем, как отогнать его в Филадельфию. Я вспомнил слова Джейн Бивен, сказанные ею накануне:
— Я не знаю его, и никогда не узнаю. Но когда Бо перестал иметь отношение к самолетам, он стал совсем другим. Его все это доставало, он сделался вялым, он все время тосковал. Он не говорил о своих чувствах, он вообще не склонен переливать из пустого в порожнее. Но когда он, наконец, ушел оттуда, у него был выбор — два замечательных рабочих места. Одно — в крупной сталелитейной компании. Это было очень надежно, он до конца жизни мог бы там работать. Второе — работа на «Американском авиазаводе». Но эта фирма могла свернуть свою деятельность буквально на следующий день. И мы mb. знали. Но после первого же собеседования все стало ясно.
И она громко рассмеялась.
— Конечно, он не переставая твердил, что сталелитейная компания — это было бы просто замечательно, и гораздо надежнее… Но я знала, что все это пустые слова… Мне все было ясно.
Янки выкатился на взлетную полосу. Это был один из первых полетов Бивена после многих лет на земле.
— Давай, Бо, — сказал я, — твой самолет.
Он дал полный газ, вышел на осевую, и мы обнаружили, что в жаркий день на земляном покрытии с травой полоса для Янки требуется не такая уж короткая. Мы оторвались от земли после достаточно длинного разбега и полого взмыли в воздух.
Десять лет отсутствия практики. Это было очень заметно, несмотря даже на то, что речь шла о человеке, бывшем некогда лучшим летчиком, чем я когда-либо надеялся стать. Он плохо чувствовал машину, мысль его гналась за самолетом вместо того, чтобы его опережать и маленький чувствительный Янки то и дело скакал вверх-вниз в его несколько грубоватых руках.