Терпеливая память взлетной полосы хранит это все точно так же, как и воспоминания об ослепительных огнях, освещающих ночью низкие облака и долгожданные первые дюймы твердой поверхности под колесами. Она помнит отчетливо перевернутый биплан Уако, одна из неподвижных лопастей которого находится как раз на уровне глаз замершей толпы зевак. Она хранит в памяти фейерверк разлетающихся деталей, который возник, когда старый тренировочный самолет приземлился на неисправное шасси.

С этого места больше чем один парень взлетел ввысь, чтобы осуществить свою мечту и взглянуть вниз на облака. Под темным покровом более поздних следов резины сохранились прерывистые полоски, которые сделал при первом приземлении тот летчик-ас, что теперь летает командиром экипажа в рейсах Нью-Йорк — Париж. А вот там еще по-прежнему видны длинные полосы резины, оставшиеся от колес самолета, на котором летал парень из этого города. В последний раз его видели, когда он один вступил в воздушный бой с шестью вражескими истребителями. Были ли эти истребители Спитфайрами, Тандерболтами или Фокке-Вульфами-190, - не имеет значения для этой взлетной полосы. Она бесстрастно хранит на себе почерк смелого человека.

Вот что такое взлетная полоса. Вез нее не было бы ни летной школы на краю аэродрома, ни рядов самолетов, ни УКВ-радиоволн, летающих туда-сюда над травой, ни сигнальных огней, которые видны ночью с неба, ни 140-ых, ветровые стекла которых аккуратно защищены чехлами поверх плексигласа.

Здесь были новички и профессионалы. Здесь взлетали и садились тренировочные и боевые самолеты. Здесь были люди, которые оставили после себя след в воздухе, а также те, что поднялись до самых вершин. Их дух отразился в этом волшебном путеводном знаке, в черных полосах на поверхности асфальта, в реве двигателей при взлете. Этот дух можно встретить во всех аэропортах от Адака до Буэнос-Айреса и от Аббевилля до Портсмута. Ты прикасаешься к этому духу, когда чувствуешь себя в аэропорту не так, как во всех других местах на земле.

Ей было скучно заниматься. Ведь просто быть в воздухе — это так прекрасно! Смотреть на небо! В такой день! Поля стелются теплым бархатом до самого горизонта, и океан… мой великий океан! Давай просто полетаем некоторое время и не будем заниматься медленным полетом… давай смотреть на этот океан!

Что ты скажешь такой ученице? Мы летели на ее собственном аэроплане, на ее новеньком Эйркупе, и небо было таким же ясным, как и воздух, промытый ночным дождем. Что ты скажешь? Я хотел объяснить ей так:

— Слушай, ты будешь получать еще больше удовольствия от полетов днем, если научишься мастерски управлять своим аэропланом. Научись этому сейчас, хорошенько изучи возможности машины, и тебе больше никогда не нужно будет думать о ней в воздухе. Потом… ты почувствуешь себя подобно маленькому пушистому облачку. Ты будешь отдыхать в небе, и оно станет твоим домом.

Но я не мог убедить ее в этом ни под шум двигателя, ни в спокойной обстановке на земле, хотя пытался сделать это много раз. Ей так не терпелось прыгнуть вперед, окунуться с головой в величественную магию полета, что поэтапное изучение возможностей аэроплана казалось ей страшной обузой. Ей не хотелось думать о потере скорости, крутых виражах и отрабатывании вынужденной посадки. Поэтому, пока мы некоторое время кружили в воздухе, я думал, глядя на поля, море и фантастически прозрачное небо, что бы случилось с ней, если бы в этот погожий день двигатель ее самолета вышел из строя.