«Ты смотришься так величественно, — думал я, — но посади тебе на хвост воробья, и, бьюсь об заклад, ты не сможешь от него избавиться!»

Другие птицы освоили отдельные приемы точного полета и высшего пилотажа. Иногда гуси летят вполне сносным клином, и это достойно похвалы. Однако некоторые из них, несомненно, боятся столкновений в воздухе. Не раз гусиный клин бывал испорчен группой из четырех-пяти птиц, слишком отделившихся от остальных и растянувшихся по всему небу. Добавьте к этому кряканье остальных, призывающих сомкнуть ряды, и получится картина откровенно небрежного полета. Неудивительно, что охотники попадают в них из ружей.

Малообещающий с виду пеликан является едва ли не кандидатом в сферу высшего пилотажа. Он может выполнить изящный переворот через крыло, однако он при этом не выполняет главное условие маневра: не выходит из пике. Он, по-видимому, даже не пытается освоить этот выход и влетает в воду, вздымая целый гейзер белых брызг.

Итак, вернемся к чайке. Можно найти оправдание пеликанам и гусям, малиновке и крапивнику, но чайка просто создана для воздушной акробатики. Взгляните на эти характеристики:

1. Сильные крылья и лонжероны, обладающие необходимыми пропорциями.

2. Слегка неустойчивый корпус.

3. Высокое ограничение числа Маха.

4. Низкая скорость потери подъемной силы.

5. Приспосабливание к переменчивым условиям.

6. Исключительная маневренность.

Но все эти факторы бесплодны, потому что чайка не проявляет в своих полетах настойчивости. Она довольствуется тем, что всю свою жизнь летает, повторяя основные приемы, заученные в первые пять часов, проведенных ею в воздухе. Поэтому, хотя я и любуюсь чайкой, тем, как свободно она летает, но если бы мне пришлось пожертвовать духом настойчивого поиска ради того, чтобы поменяться с чайкой местами, я в любой день и час предпочел бы свою шумную кабину.

Что-то, должно быть, было не так с самого начала, когда я еще учился летать. Я помню, как одно время я верил, что эти маленькие машины действительно поднимаются в воздух прямо с земли, что вот они твердо стоят на земле, как бильярдный стол, автомобиль или тележка продавца жареных сосисок под ярко раскрашенными тентом, а уже в следующее мгновение они в воздухе, и ты стоишь под ними у изгороди аэропорта, а они пролетают прямо над твоей головой и совершенно ничто их не связывает с землей, совершенно ничто.

Это было трудно осознать, трудно принять. Я ходил вокруг самолета, прикасался к нему, постукивал по его обшивке, пытался легонько покачать его за кончик крыла, — нет, он просто оставался стоять, где стоял: «Видишь, студент? Я ничего в рукавах не прячу. Никаких хитрых приспособлений, никаких трюков, никаких тайных веревочек. Это настоящее волшебство, студент. Я могу летать».

Я не мог в это поверить. Возможно, я еще и сегодня в это не верю. Но я хочу подчеркнуть, что в этом было что-то невероятное, ужасно таинственное, мистическое и потустороннее. Может быть, так я и загнал себя в этот угол, где теперь сижу и откуда не могу выбраться.