Поскольку я всего в нескольких милях от Атлантического побережья, я полечу на восток, к океану. Триумф станет ощутимее, если пролететь буквально от одного побережья до другого, от океана до океана.
Мы летим на восток, а солнце у нас за спиной превращается в прохладный огненный шар, готовый закатиться. С железнодорожных путей исчезают солнечные отблески и тени, смыкаясь вместе, одевают землю в темный защитный плащ. Вокруг меня все еще день, но от земли вверх постепенно просачивается ночь, а на моем биплане нет бортовых огней. Едва только поднялись в воздух — время садиться.
Проходит пять минут, и внизу справа появляется поле. Пастбище. В длину оно тянется на четверть мили, а по бокам его окружает один ряд деревьев, чтобы заход на посадку был небезынтересной задачей. Мы с бипланом делаем над полем три круга, внимательно высматривая ухабы, норы, пни и малозаметные канавы. И пока мы кружим и всматриваемся в эти четверть мили земной поверхности, они из неизвестного старого пастбища превращаются в мое пастбище, мое поле, мой дом на эту ночь, мой аэродром. Еще несколько минут назад эта земля была ничем, а теперь она — мой дом. Я знаю, что мне лучше приземляться левее, заходя вдоль проселочной дороги, чтобы не напороться на кучу сосновых бревен у опушки леса.
На кратчайшее мгновение во мне прорывается испуганный голос. Какого черта я здесь, что я здесь делаю, сидя на закате в старом диком биплане, кружась над пастбищем и собираясь сесть, имея неплохой шанс не разглядеть в темной траве поваленное дерево и добавить к сосновой куче еще двадцать три сотни фунтов обломков? Еще один заход, внимательный осмотр. Поле выглядит коротким и к тому же мокрым. Но я вынужден сесть, короткое оно или нет, мокрое или нет, превращусь я в кучу обломков или нет.
На скорости восемнадцать миль в час мы, снижаясь, со свистом проносимся над рядом деревьев. Небольшое скольжение на крыло — и мы теряем остаток высоты, рядом проносится темная трава, куча огромных бревен, казавшихся еще минуту назад соломинками, и в последнее мгновение мир впереди нас исчезает из виду за длинным широким носом моего нового самолета. Что будет… то… будет. Колеса… со всего маху УДАРЯЮТСЯ о землю. И в мгновение ока самолет поглощают мощные фонтаны грязи, летящие из-под колес. Мне остается только изо всех сил вцепиться в управление и стараться удержать его на прямой… мы так никогда не остановимся… мы уже должны были остановиться, а мы только едва начали сбавлять скорость… грязь с ревом летит из-под колес, я чувствую, как она оставляет на моем лице мокрые следы, она налипает мне на очки, и я все хуже и хуже вижу окружающий мир… мы должны были уже остановиться… БАМ!.. что там с хвостом, что-то угодило в хвост и… ДЕРЖИСЬ! Наша посадка в грязь завершается крутым разворотом вправо и огромной волной выброшенной за десятую долю секунды темной жижи, которая крепким грязевым штормом обрушивается на самолет и траву в радиусе сотни футов. Мы замираем, увязнув на четыре дюйма большими колесами в мокрой земле. Выключатели — в положение «выключено», двигатель замер, и мы стоим без движения в заброшенном месте, окутанные глубочайшей тишиной.
Вскрикнула птица, ее крик разнесся над полем.