— Ты никогда ничего не говорил о каких-то решениях или об уходе, — сказал я. — Ты нереален, ты — это воображаемый ребенок, воображаемый я. Ты не можешь меня покинуть!

— Ты — воображаемый взрослый, — сказал он, — который рассказывает мне один из вариантов моего будущего. Я доверяю тебе, я тебе верю и думаю, что, по всей вероятности, ты прав. Но если теперь ты хочешь сказать, что все, кто не имеет тела,в том числе и я — нереальны, то это значит, что я не понял ни слова из того, что ты мне рассказал. Неужели ты хочешь начать все снова и сказать мне, что реально только то, что можно увидеть глазами? Я очень в этом сомневаюсь, Ричард, и я — не взрослый.

Когда испытываешь к кому-то —кукле, домашнему животному, ребенку, которого встретил в своем сознании, — симпатию, и знаешь сердцем все, что он чувствует, — это и есть любовь. А что может разорвать связь, спаянную любовью?

— Извини, — сказал я. — С моей стороны было глупо так говорить. Если тебе пора уходить, значит — пора. Я веду себя как ребенок.

Он внимательно посмотрел на меня, чтобы понять, не шучу ли я.

— Теперь, обладая твоими знаниями, — сказал он, — я могу начать жизнь, настолько отличную от твоей, что в следующий раз, встретившись со мной, ты не сможешь меня узнать. Вот было бы забавно.

— Да уж, — сказал я.

Долгая пауза.

— Наверное, тебе уже пора двигаться.

— Тебе это тоже принесло пользу, — сказал он. — Большую часть своей жизни ты пытался избавиться от своего детства, считая его мертвым грузом. Я не позволил тебе сделать это. Я бы не умер в своей клетке, и тебя бы не отпустил. Но ты открыл дверь. С небольшим опозданием, но все-таки открыл. Спасибо за дождь в моей пустыне.

— Не уходи, — сказал я. — Мы друзья.

— Ричард, тебе почти шестьдесят! Ты хочешь учиться дальше? Ты хочешь избавиться от лишнего багажа? Твое детство — это груз, от которого я могу тебя освободить!

— Мне что? — переспросил я. — Мне почти что?

— Тебе почти шестьдесят. Мне девять лет, а ты опережаешь меня на полвека. Тебе почти шестьдесят лет.

Была ли эта ухмылка его декларацией независимости?

— Я не верю ни в девять, ни в шестьдесят, ты ведь знаешь. Мы не построены из времени…

Он терпеливо наблюдал за мной, как будто я был ребенком.

— Дикки, — сказал я. — Кегли, шахматы, рапиры, шпаги или сабли, трек, поле, бассейн или дистанция. Выбери нужный тебе вид и выбери возраст. Девятнадцать? Тридцать восемь? Сорок? Я соглашусь с любой иллюзией любого выбранного тобой возраста, и, клянусь… вышибу из тебя мозги! Что значит «тебе почти шестьдесят»?

Он еще какое-то время смотрел на меня, продолжая усмехаться, скорее друг, чем ребенок. Потом что-то вдруг произошло с его глазами, как будто час пробил и его время истекло. Он кивком поблагодарил меня, возвращаясь к своему решению.

— Шестьдесят, — сказал он, — это слишком долгий срок, чтобы нести в себе детство, которое ты едва помнишь. Позволь мне кое-что сделать для тебя. Позволь мне снять с тебя этот груз. Потом мы отпустим друг друга.

Лесли отложила свою книгу: «Несколько полезных способов избавиться от болезней садовых растений».

— О чем ты думаешь, дорогой? — спросила она. — Что тебя беспокоит?

Я лежал в кровати рядом с ней, уставившись в потолок.

— Ничего. Просто задумался.