Но вот он приблизился. Кровь прихлынула к его щекам, и я увидела перед собой не взрослого мужчину, минуту назад толковавшего о таких важных предметах, а того мальчика, который когда-то, спрятавшись со мною вместе в часовне Святого Сатурия, рассказывал о мечте обойти весь свет — а наши родители меж тем звонили в полицию, боясь, что мы утонули во время купания.
— Здравствуй, Пилар, — сказал он.
Я поцеловала его. Я могла бы сказать что-нибудь лестное о его выступлении и о том, что мне как-то не по себе среди такого множества людей. Я могла бы вспомнить какой-нибудь забавный случай из времен нашего детства и признаться, что горжусь, видя, какое восхищение вызывает он у других, у посторонних.
Я могла бы объяснить, что должна бежать со всех ног — иначе пропущу последний ночной автобус на Сарагосу.
Могла бы. Никогда не сумеем мы понять значение этих слов. Ибо в каждое из мгновений нашей жизни может произойти нечто — может произойти, но не происходит. Существуют волшебные мгновения, но они остаются и проходят неузнанными, и тут внезапно рука судьбы меняет наш мир.
Именно так и случилось тогда. Вместо всего того, что я могла бы сказать, я произнесла лишь два слова, которые — неделю спустя — привели меня на берег этой реки, заставили написать эти строки.
— Выпьем кофе? — вот что я тогда сказала.
И, обернувшись ко мне, он не оттолкнул протянутую ему руку судьбы.
— Мне так нужно поговорить с тобой. Завтра у Меня лекция в Бильбао. Я на машине. Едем?
— Я должна вернуться в Сарагосу, — ответила я, не зная, что это был единственный выход.
Но в следующую долю секунды, оттого ли, что вновь вернулась в детство, или оттого, что не мы пишем лучшие мгновения нашей жизни, я сказала:
— Но, впрочем, будут выходные по случаю праздника Непорочного Зачатия. Я могу поехать с тобой в Бильбао и вернуться в Сарагосу оттуда.
Реплика моей соседки по поводу «семинариста» не давала мне покоя, и он, как видно, заметил это.
— Ты о чем-то хочешь меня спросить?
— Хочу, — ответила я, попытавшись слукавить. — Перед лекцией какая-то женщина в зале сказала, что ты возвращаешь принадлежащее ей.
— Это неважно.
— Для меня важно, — возразила я. — Я ведь ничего не знаю о тебе, о твоей жизни, я была поражена, увидев, сколько народу явилось послушать тебя.
Засмеявшись, он обернулся к другим и уже готов был вступить с ними в беседу.
— Погоди, — сказала я, удерживая его за руку. — Ты не ответил мне.
— Поверь, Пилар, тебе это будет не слишком интересно.
— Так или иначе, я хочу знать.
Он глубоко вздохнул и отвел меня в угол зала.
— Все три великие религии, в основе которых лежит единобожие, — иудаизм, христианство, ислам — это мужские религии. Священнослужители — мужчины. Мужчины устанавливают законы, мужчины исполняют обряды.
— Но что же имела в виду та дама в зале?
Он замялся, помедлил, но все же ответил:
— Что я вижу порядок вещей по-другому. Что верю в женский лик Господа.
Я вздохнула с облегчением — моя соседка ошибалась. Он не мог быть семинаристом, ибо семинаристам не дано видеть порядок вещей по-другому.
— Исчерпывающее объяснение, — ответила я.
У дверей меня поджидала та самая девушка, что подмигнула мне в зале.
— Я знаю, что мы с тобой исповедуем одну и ту же веру, — сказала она. — Меня зовут Брида.
— О чем ты? Не понимаю.
— Прекрасно понимаешь, — рассмеялась она.