Ему нравилось слушать истории о здешних местах, о том, кто населял Вискос много лет назад (считалось, что некогда город был гораздо крупнее, чем сегодня, что и подтверждали развалины нескольких зданий на оконечностях трех городских улиц), о местных обычаях, поверьях и суевериях, столь присущих людям, которые сами возделывают землю, о всякого рода новых веяниях в земледелии и скотоводстве.
Когда же приходил его черед рассказывать о себе, начинались противоречия — то он говорил, что был когда-то моряком, то упоминал об огромных оружейных заводах, которыми руководил до тех пор, пока все не бросил и не затворился в монастыре в поисках Бога.
Выйдя из бара, местные спорили — правда все это или вранье. Мэр считал, что ничего нет необычного в том, что человек бывал в жизни и тем, и другим, и третьим, хотя жители Вискоса от младых ногтей знали, какая судьба уготована каждому из них; священник же придерживался иного мнения: он думал, что чужеземец, некогда сбившись с пути и растерявшись, приехал в здешние края, чтобы вновь обрести себя.
Все были убеждены только в одном — чужеземец пробудет в их городке не больше недели; хозяйка гостиницы рассказала, будто ее постоялец позвонил в столичный аэропорт подтвердить дату своего отлета, и вот что любопытно — летел он в Африку, а вовсе не в Южную Америку. Сразу же после этого телефонного разговора он достал из кармана пачку кредиток и заплатил вперед и за номер, и за еду, хоть хозяйка и уверяла, что доверяет ему. Однако он настоял на своем, и тогда она предложила ему, как всем прочим постояльцам, расплатиться кредитной карточкой — в этом случае у него остались бы наличные на всякий непредвиденный случай: мало ли как обернется дело. «Может, в Африке не принимают кредитные карточки», — хотела добавить она, но сочла, что было бы неделикатно, во-первых, показывать, что слышала телефонный разговор своего постояльца, а во-вторых, намекать, что одни части света более развиты, нежели другие. Чужеземец поблагодарил ее за участие, но учтиво отказался.
Три вечера подряд он ставил угощение — опять же за наличные — всем, кто оказывался в баре. Такого никогда еще не случалось в Вискосе, а потому посетители, тотчас позабыв обо всех нестыковках и противоречиях в рассказах чужеземца, сочли его человеком щедрым и дружелюбным, лишенным предрассудков и склонным относиться к ним, обитателям провинциального захолустья, как если бы они были жителями больших городов.
И заспорили теперь уже о другом: перед самым закрытием бара одни припозднившиеся посетители заявляли, что мэр попал в самую точку и чужеземец на самом деле много чего повидал на своем веку, а потому понимает ценность истинной дружбы; прочие же склонялись к мнению, высказанному священником, по должности призванным разбираться в чужом душевном устройстве, и соглашались, что чужеземец — человек одинокий, ищущий новых друзей или новый взгляд на мир. Так или иначе, гость всем пришелся по вкусу, и жители Вискоса ни минуты не сомневались, что, когда в следующий понедельник он уедет, им будет его очень не хватать.