Когда женщина вернулась в полночь, она спросила: «Все дети улеглись спать?» Няня ответила: «Все они отправились спать; только один из них создавал так много шума, что мне пришлось поколотить его».
Жена спросила: «Который?» - и няня показала ей.
Она сказала: «Бог мой! Это же мой муж!»
«Но, - сказала няня, - он был самым шумным. Весь день он делал то одно, то другое. Остальных я как-то удерживала, а этот прежде всего оказался очень большим. Но потом я подумала, что если он не понимает никакого другого языка… поэтому я отшлепала его. Я силой бросила его на кровать, но он снова садился и пытался убежать».
Мужчина беспокоен.
И очень рано, пока ребенок еще в утробе, мать может почувствовать, мальчик это или девочка. Она чувствует такое удовлетворение от того, что дает жизнь ребенку, помогает ему расти; вот почему ей не нужны никакие иные виды творчества. Ее побуждение творить исполняется.
Но мужчина беспокоится: он не может родить ребенка, не может ребенок находиться в его чреве. Он вынужден искать какую-нибудь замену, иначе он постоянно будет чувствовать себя ниже женщины. И глубоко внутри он на самом деле чувствует, что ниже.
В силу этого ощущения униженности мужчина и стремится создавать картины, статуи, пьесы, он пишет стихи, романы, исследует весь научный мир творчества.
Все это не что иное, как попытка мужчины сказать женщине: «Я творец. Ты лишь инструмент в руках биологии — ребенок не твое творение. Любая женщина может произвести на свет ребенка, но только мужчина может стать Пикассо, или Нижинским, или Ницше, или Достоевским. Вот это творчество».
Вот так мужчина компенсирует и скрывает свою униженность перед женщиной. И этому пути он следует тысячи и тысячи лет; мало-помалу он убедил себя, и женщину тоже, что он выше ее. И он не разрешает женщине той же свободы творения, потому что прекрасно знает, что женщина может быть столь же творческой личностью, как и он сам.
Женщина может творить подобно Пикассо и Достоевскому, подобно Бернарду Шоу и Расселу; в этом нет проблемы. Все, что она должна сделать для этого, — это отбросить идею о том, что она мать, ведь трудность-то и заключается в том, чтобы быть и матерью, и Бертраном Расселом. Здесь-то возникает конфликт интересов. Трудно быть женщиной, матерью, и одновременно с этим быть Пикассо, потому что живопись Пикассо требует, - как и женщина, - всего его бытия. Живопись монополизирует его. Женщина же не может допустить такой монополии.
Действительно, когда рождается первый ребенок, между мужем и женой возникает трещина, и простой причиной этого является то, что теперь женщина монополизирована ребенком; отец отходит на второй план. С этого момента он уже не может быть первым, не может пользоваться приоритетом. Природа, очевидно, поддерживает ребенка, потому что у него есть будущее, а отец умрет скорее раньше, чем позже.
Природа всегда стоит на стороне нового, растущего.
Природа всегда стоит на стороне восхода солнца и никогда на стороне заката. И это совершенно логично. Какой смысл оставаться на стороне заката?