Если кто-нибудь спрашивает меня: «Вы смиренный человек?», я не могу сказать: «Да»,-поскольку я знаю только такое смирение, впереди которого стоит эго. Я не эгоист, как я могу быть смиренным? Вы понимаете меня? Невозможно быть смиренным без того, чтобы иметь эго. И когда вы увидите их вместе, случится самая странная вещь, о которой я говорил вам.
В тот момент, когда вы увидите, что ваша любовь и ваша ненависть, ваше смирение и ваше эго есть одно, они испаряются.
Вы ничего с ними не делаете. Вы увидели их секрет. Этот секрет помогал им оставаться в вас. Вы увидели секрет, теперь ему негде прятаться. Идите внутрь снова и снова, и вы будете находить там все меньше и меньше вещей. Собравшееся внутри вас увядает, толпы уходят прочь. И недалек тот день, когда вы останетесь одни, и нет никого: в ваших руках пустота. И внезапно вы излечиваетесь.
Совсем не сравнивайте - ведь вы есть вы, а кто-то другой есть кто-то другой. Почему я должен сравнивать себя с Иегуди Менухиным или с Пабло Пикассо? Я не вижу в этом никакого смысла. Они делают свое, я делаю свое. Они наслаждаются, делая свое… может быть - потому что о них я ничего не могу сказать определенного. Но у меня есть определенность относительно самого себя в том, что я наслаждаюсь всем, что делаю и чего не делаю.
Я сказал, что не уверен относительно них, потому что Пабло Пикассо не был счастливым человеком, на самом деле он был очень несчастным. Его картины многими путями показывают внутреннее страдание этого человека, он перенес это страдание на холст.
И почему Пикассо стал величайшим художником этого века? Причина такая: этот век лучше всего знает о внутреннем страдании.
Пятьсот лет назад никто не посчитал бы его художником. Над ним смеялись бы, его поместили бы в заведение для душевнобольных. А пятьсот лет назад находиться в таком заведении было не так просто. Над обитателями проделывались самые разные вещи, в частности, их били, потому что считалось, что побоями можно изгнать безумие. Ведь безумие рассматривалось как то, что в человека вселился злой дух. Хорошие ежедневные побои, и, как считалось, безумие пройдет.
Всего лишь триста лет назад у сумасшедшего человека отворяли кровь, чтобы он ослабел. Считалось, что его энергией завладел злой дух; если отнять энергию, то злой дух оставит это место, так как там ему не будет пропитания, - он питался кровью. Хорошая логика - в соответствии с ней они и поступали.
Никто и не подумал бы тогда, что это картины. Только это столетие могло поверить в то, что Пикассо - великий художник, потому что это столетие страдает, проявляет хоть какое-то внимание к страданию, внутреннему горю, - этот человек выразил его в цвете.
То, что не выразить и словами, Пикассо сумел выразить в цвете. Вы не понимаете, что это такое, но каким-то образом вы чувствуете глубокое согласие. Картина несет в себе какой-то призыв, что-то щелкает в вас. Это не связано с разумом, потому что вы не можете сформулировать, что это такое, но вы застреваете перед картиной, рассматривая ее, вглядываясь в нее, как будто она - зеркало того, что есть у вас внутри. Картины Пикассо стали великими в этом веке, потому что они послужили почти рентгеновскими лучами. Они вынесли наружу ваше страдание. Вот почему я говорю «может быть». И о любом другом я могу сказать только «может быть».
Лишь относительно себя я могу быть уверен.