Другая норма: никому не позволено употреблять алкоголь. В этой стране алкоголь не запрещен. Много раз они пробовали — особенно люди вроде Морарджи Десая, которые готовы пить свою собственную мочу! — пытались навязать правило, чтобы никто не употреблял алкоголя. Это стало преступлением. Много раз это делалось и отменялось — почему? Как только они запрещали, люди тут же начинали готовить свой собственный алкоголь. Это уходит в подполье. Еще больше людей начинает пить, ведь всякий раз, когда вы препятствуете людям в чем-то, оно становится более притягательным: наверное, что-то в этом есть.
Тысячи людей погибли в Индии из-за запрещения алкоголя. Люди выпускали свой собственный алкоголь. Они не знают, как делать его, они не знают, что продается на черном рынке. Тысячи людей отравились алкоголем, который доставали на черном рынке, поскольку теперь не было и речи каком-либо стандарте или правительственном контроле.
Алкоголь, по крайней мере, вегетарианский продукт. Я скажу Татхагате когда он вернется: «Сходи туда; еще одна норма необходима: никому в позволено пить свою собственную мочу. Можно употреблять чью-нибудь; еще, это дело другое…»
— Хорошо, Вимал?
— Да, Мастер.
7. ЛЮБОВЬ НИЧЕМ НЕ ВЛАДЕЕТ
11 января 1987.
Возлюбленный Мастер,
Любовь дает лишь себя и берет лишь от себя.
Любовь ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею; ибо любовь довольствуется любовью.
Если ты любишь, не говори: «Бог — в моем сердце», — скажи лучше: «Я — в сердце Божием».
И не думай, что ты можешь направлять пути любви, ибо если любовь сочтет тебя достойным, то она будет направлять твой путь.
У любви нет другого желания, кроме как обрести саму себя. Но если ты любишь и нуждаешься в желаниях, пускай твоими будут желания — таять и походить на бегущий ручей, который напевает ночи свою мелодию.
Познавать боль от слишком сильной нежности.
Ранить себя собственным постижением любви. И истекать кровью добровольно и радостно.
Подниматься на заре с окрыленным сердцем и возносить благодарность за еще один день любви.
Отдыхать в полуденный час, размышляя о любовном экстазе. Возвращаться вечером домой с благодарностью.
И засыпать с молитвой о возлюбленном в сердце своем и с песней хвалы на устах.
У Альмустафы глубочайшее проникновение в любовь — такого не показывал никто и никогда. Это не слова философа, это переживания мистика.
Альмустафа — просто имя. Это Халиль Джебран говорит через него — и по особой причине. Он мог бы говорить прямо от своего собственного имени, и не было бы нужды в медиуме, Альмустафе. Но Халиль Джебран не хочет создавать религию, хотя все, что он сказал, — это основы религиозности. Избежать… Ведь во имя религии было причинено столько бесчеловечного человеческим существам, было столько кровопролитий…
Миллионы людей были убиты; тысячи были сожжены заживо. В миг, когда любая религия становится организованной и кристаллизованной, она превращается в угрозу для всего ценного в жизни. И тогда она — уже не путь к Богу, она становится предлогом для войны.
Халиль Джебран скрывает себя за Альмустафой, поэтому люди не бросаются поклоняться ему, поэтому люди не продолжают свое безобразное прошлое. Не говоря прямо того, что он хочет сказать, он создал средство — Альмустафу. Из-за Альмустафы его книга не считается священной книгой, хотя она одна из самых священных книг мира. В сравнении с ней все другие святые книги не выглядят святыми.