Этот образ жизни остается легким, необременительным; этот образ жизни остается танцем; этим путем вы можете продолжать восхождение на все более и более высокие пики. Ведь с ношей, имуществом, как бы ценно оно ни было, вам не под силу подняться очень высоко. Как только воздух становится разреженным, ноша тяжелеет. Уже нести свое тело становится бременем.
Правительство США конфисковало все мои часы. Я роздал их саньясинам. Всего сорок шесть часов было в коммуне, и так или иначе люди пользовались всеми теми часами. Те сорок шесть часов конфисковали, и мне пообещали, что поскольку я пользовался теми часами, они обязательно будут возвращены мне, как только меня освободят из тюрьмы.
Прежде я считал Америку богатой страной сверхбогатых людей, но обнаружил, что они как никто другой порабощены вещами. Когда меня освободили из тюрьмы, они не вернули часов. Каждые часы стоили десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать лакхов рупий, и они показали всем свою жадность и свою бедность — а их судебное дело совершенно безосновательно, они не имели права держать те часы у себя.
Это заняло почти шесть месяцев беспрерывной борьбы в судах — я не ходил туда, — и в конце концов они согласились в суде вернуть их. Но когда наши поверенные пошли забирать их, они отдали только двенадцать часов и сказали, что оставшиеся часы находятся у правительства. На каком основании? Я никогда не слыхал, чтобы правительство пользовалось часами.
Но они были настолько загипнотизированы теми часами — губернатор, генеральный прокурор и, возможно, сам президент, — что демонстрировали те часы в Вашингтоне, в Портленде, в Сан-Франциско. Это были уникальные произведения искусства, каждые часы — единственные в своем роде, их никогда не произведут снова. Для чего им понадобились эти демонстрации?
Мои адвокаты спрашивают у них, что случилось с остальными часами, — и президент молчит, управление генерального прокурора молчит; они просто проглотили их! Но мне хочется напомнить им, что мои саньясины повсюду в Америке. Может им и удалось заполучить те часы и распределить между собой, только они не смогут воспользоваться ими. Те часы — уникальные произведения искусства, и мои саньясины распознают их тотчас же; так что они могут хранить их, но не могут пользоваться ими.
И они совершили преступление против человека, которому приказали покинуть Америку в течение пятнадцати минут, просто потому что если бы я оставался, по крайней мере, неделю, то заставил бы их вернуть все, что они забрали из коммуны. Их главная идея заключалась в том, что если меня не будет там, то кому тогда бороться? Они конфисковали все деньги, которые были у нас в банках, поэтому естественно… пять тысяч саньясинов, как могли они прожить? — им пришлось уйти.
Уже из-за рубежа мы устраивали билеты для них, чтобы они смогли добраться в свои собственные страны. На каких основаниях были конфискованы их деньги в банках? И нам не дают ответа — уже почти год продолжают откладывать, заверяя: «Мы собираемся выслать его на следующей неделе»; но эта следующая неделя никак не наступает — письма с разрешением продавать имущество коммуны, все нет. Им прекрасно известно, что без ухода за имуществом цена его падает с каждым днем. Если им удастся затянуть подольше, будет потеряна вся его стоимость.