Я вспомнил Тертуллиана, книги которого — простите меня — я не включил. Я мог включить их все или хотя бы вспомнить о нём. Известное изречение Тертуллиана: credo qui absurdum — верую, ибо асурдно. Я не знаю другого изречения на любом из языков мира, которое было бы более содержательным, чем это. А Тертуллиан — христианский святой! Но когда я вижу красоту, я готов принять и оценить её — даже в христианском святом.

Сredo qui absurdum — это стоит выложить из бриллинатов, даже не из золота. Золото слишком дёшево. Это говорит: я верю, потому что это абсурд — именно поэтому это имеет ценность. Тертуллиан мог бы написать книгу «Духовные высказывания», а не Калил Джэбран.

Калилу Джебрану нужна медитация. Это самое время для него, чтобы медитировать, а для меня время уже уходить. Но я не могу уйти — по той причине, что я ещё не дошёл до пятдесяти. Дэвагит, скажи мне какой номер?

″Собственно, мы уже дошли до пятидесяти. Был номер десятый, Ошо″.

Тогда я сделаю пятдесят одно, потому что я не могу оставить эту книгу вне списка. Это невозможно, с номером или без. И вы делайте то же самое: просто забудте о номере и направляйтесь к следущему, который я говорю.

Одинадцать, Самюэль Беккет «В ожидании Годдо». Никому не известно, что это за Годдо, точно как никто не знает, что такое Бог.^[15]Фактически, Беккет сделал великое дело, введя слово ″Годдо″ для обозначения Бога. Каждый ожидает ни-что, потому что Бога не существует. Всякий ждёт, ждёт, ждёт… а ждать нечего. Вот почему, хотя номера и кончились, я захотел включить эту книгу, «В ожидании Годдо».

А теперь подождите ещё две минуты… Спасибо.

Ладно, продолжим. Вам трудно понять моё затруднение. Сколько я себя помню, я всегда только читал и не делал больше ничего — изо дня в день, почти полвека. Естественно, выбрать теперь книгу — почти невыполнимая задача. Но я кое-как исполняю её на протяжении этих встреч, так что всё на вашей ответственности.

Первый, Мартин Бубер. Я не могу простить себе, что Мартин Бубер не включён в основной список — поэтому, как покаяние, я включаю сейчас в постскриптум две его работы: первая «Хасидские истории». То, что Т.Д. Судзуки сделал для дзэна, то же Мартин Бубер сделал для хасидизма. Оба чрезвычайно услужили истинным искателям. Но Судзуки стал просветлённым; жаль признавать, но Бубер — нет.

Бубер был великим писателем, философом, мыслителем — но все эти вещи только игрушки, ничего серьёзного. Разумеется, я выражаю своё уважение, включая его, так как без него мир даже не знал бы слова ″Хассид.″.

Бубер родился в хасидской семье. С самого своего детства он рос среди хасидов, поэтому когда он говорит об этом, это звучит правдиво, хотя он лишьслышалэти истории, не больше. Он услышал верно; и это стоило записать. Даже верно услышать — трудно, а донести это потом до большого мира — это много более трудная задача, но он справился с ней замечательно.

Судзуки просветлённый, а Бубер — нет, но Судзуки — не был великим писателем, а Бубер был. Судзуки — обычный писатель. Бубер стоит так высоко, как только это возможно в писательском искусстве. Но Судзукизнает— а Бубер не знает; он только передаёт традицию, в которой был рождён и взрощен… и да, передаёт достоверно.