Это произошло... Ловушек много. Если вы пойдете посмотреть учеников Кришнамурти, вы увидите: почти все собравшиеся у него - не этого типа. Люди, не похожие на Сиддхартху, зачем им идти к Кришнамурти? Не те люди, им нужен учитель, а они все еще не готовы отбросить свои эго; вы найдете их вокруг Кришнамурти. Хорошо устроились. Кришнамурти говорит: «Я — не учитель», поэтому их эго не затронуты. Он не говорит: «Сдайтесь»; так что и проблемы нет. На самом деле, он усиливает их эго словами: «Вы должны найти свой путь в одиночестве». Они прекрасно себя чувствуют, и они продолжают слушать Кришнамурти год за годом.
Есть люди, слушающие его по сорок лет. Иногда они приходят ко мне. И я их спрашиваю: «Если вы действительно поняли его, то почему вы не перестаете ходить к нему? Ведь он говорит, что нет учителя, и что он — не ваш учитель, и нечему обучать, и нечего учить; человек всю жизнь должен искать трудным путем; человек должен достичь сам. Зачем же вы напрасно потратили сорок лет? И я вижу на их лицах проблему: им нужен мастер, но они не хотят сдаться. Поэтому это хороший компромисс: Кришнамурти говорит, что не нужно сдаваться, и он продолжает учить, а они продолжают слушать и учиться.
У Гурджиева вы найдете группу получше, чем у Кришнамурти, людей, которые способны сдаться, которые готовы сдаться. Есть и лазейки, потому что есть люди, которые ничего не хотят делать, а когда они не хотят ничего делать, они полагают, что это и есть сдача. Есть люди-тунеядцы, которые ничего не хотят делать. Они говорят: «Мы сдаемся. Теперь это ваша ответственность. Теперь, если что-то происходит не так, вы несете ответственность». Но Гурджиев не допустит таких людей. Он был очень жестким. Он создаст для них так много трудностей, что они сбегут через несколько часов. Лишь очень немногие люди будут там, те, кто по-настоящему сдались.
Например, пришел один человек, музыкант, очень искусный музыкант, уже известный, знаменитый своим искусством, а Гурджиев говорит: «Прекратите музицировать и начинайте копать в саду ямки», по двенадцать часов в день. Этот человек никогда не делал такую трудную работу. Он всегда играл на органе. У него нежные руки; это руки не рабочего; это руки не того, кто выполняет тяжелую ручную работу. Нежные, женственные руки, они знают лишь одну работу: они могут касаться клавиш органа. Лишь этим он занимался всю свою жизнь, а теперь этот человек говорит... Но он начал копать на следующее же утро.
Под вечер приходит Гурджиев и говорит: «Хорошо, очень хорошо. А теперь бросайте землю обратно в ямки. Закапывайте ямки. И пока Вы не закопаете их, спать не ложитесь». Итак, ему приходилось снова по четыре, пять часов закапывать все ямки — сколько бы их ни было, — потому что утром их придет смотреть Гурджиев. Утром он тут как тут и говорит: «Хорошо. А теперь выкапывайте другие ямки». И вот так продолжается три месяца.
Бессмысленная деятельность, но если вы сдались, то вы сдались. Вам не нужно беспокоиться о том, что он делает. Вы должны оставить рассуждения.
Через три месяца этот человек стал совершенно другим существом. Затем Гурджиев сказал: «А теперь Вы можете играть музыку». Возникла новая музыка; прежде такой никогда не было. Он коснулся чего-то неизведанного. Он следовал, он доверился, он прошел с Гурджиевым весь путь.