Сверху колодец забран железными прутьями. На эти железные прутья укладывается мертвое тело, а между прутьями есть промежутки. Вокруг растут большие старые деревья, а на них сидят тысячи грифов, ожидая смерти какого-нибудь бедняги-парса — грифам пища нужна каждый день. Парсы поставляют пищу. Мертвое тело парса укладывается на эти прутья сверху колодца, и грифы поедают все, что съедобно. А все, что оказывается несъедобным — кости и прочее — проваливается в колодец через промежутки между прутьями.
На первый взгляд это выглядит очень странно: «Что вы делаете?» Но у парсов есть свое разумное объяснение. В этом мире у каждого имеются разумные основания для любого предрассудка. Они говорят: «Поскольку мы все поедали, теперь наш долг — быть съеденными». Прекрасная логика; всю свою жизнь ты ел. Если ты мясоед, ты поедал животных. Если ты вегетарианец, тогда ты ел овощи, а это тоже жизнь. Всю свою жизнь ты ел, и вполне естественно для тебя, позволив себя съесть, стать частью того же круга. По мнению парсов, это самая естественная вещь.
И я думаю, что люди, которые верят в природу, поддержат их идею: ведь сжечь тело — значит уничтожить пищу, без нужды убить несколько грифов или заставить их голодать.
В индуистской деревне грифов нет. Что им там делать? Самое большее, время от времени сдохнет корова или буйвол, которых можно съесть.
Сейчас во всем мире среди интеллектуалов широко распространено движение за то, чтобы нам нигде не нарушать природных циклов. Всю свою жизнь мы ели — теперь пришло время и нам быть съеденными. Мертвому все равно, зачем же без нужды уничтожать хорошую пищу для грифов? Приезжайте сюда в Бомбей, вы увидите прекрасную сцену — вы не увидите такого нигде в мире — такое множество собравшихся вместе грифов, которые ждут смерти бедных парсов и молятся Богу: «Прикончи кого-нибудь сегодня!» И, кажется, Бог прислушивается к грифам; обязательно притащат какого-нибудь парса.
Английское слово «greed» происходит от того же корня, от которого происходит и санскритское «гиддха», гриф.
Гриф — это одна из самых отвратительных птиц, каких только можно себе представить. А алчность — это, несомненно, одна из самых отвратительных вещей в человеке, какие только можно придумать.
Но ум — это гриф. Егоникогда ничтоне удовлетворяет. Ты продолжаешь давать ему, он продолжает брать, и он продолжает требовать еще большего. Он никогда не чувствует благодарности; он всегда жалуется, что этого недостаточно. Для ума ничто не бывает достаточным.
Вопрос за вопросом — осмысленные, бессмысленные, уместные, неуместные — и даже ни малейшего пространства в твоем уме, чтобы туда мог проникнуть какой-то ответ. Он так переполнен вопросами.
Сердце же не знает никаких вопросов.
И это одна из тайн жизни: ум всю жизнь задает вопросы и никогда не получает никакого ответа, а сердце никогда не спрашивает, но получает ответ.
Но надо запомнить одну вещь: ум шумен, стоит бешеный галдеж. Сердце, может быть, получает ответ, но из-за шума ума ты можешь не почувствовать, что ответ получен, что ты несешь его в себе, что ты беременен им.
Ум не только нарушает твой покой, твою тишину; он нарушает ее в такой мере, что сердце, — которое способно слушать тишину, идущее, восприимчивое, — оказывается без всякой связи с твоим существом.
Ум монополизирует твое существо; он просто отталкивает сердце в сторону.
И поскольку сердце молчит и ведет себя по-джентельменски, оно не ссорится; оно просто выходит на улицу и ждет у обочины дороги. Ум хочет занять все пространство.