— Ну… это вакуумное устройство, с помощью которого раковины прочищают, когда она, раковина, засорится и когда грязь надо подсосать на себя, а потом дальше отправить туда, куда ей надо плыть… грязи-то.
— А-а-а! — догадался я.
— Так вот там, — продолжала Света, — в шкафчике под раковиной, где эта хлюпалка или… вантуз стоит, среди пустых пол-литровых банок, которые кто-то для чего-то копит…
— А сколько их там? — перебил я. — Пол-литровых банок-то?
— Ну… штук пять.
— А кто их, интересно, копит там?
— Ну… Ваши секретари, наверное, Эрнст Рифгатович.
— Для чего?
— А вдруг… пригодятся… пол-литровые банки… в хозяйстве. Но там, под раковиной еще…
— Что там еще?
— Там уже года два как стоит трехлитровая банка с мёдом, — сконфузилась Света.
— А что она там рядом с хлюпалкой стоит-то?
— А дело в том, что мед там, в банке этой, уже кончился, но на дне немного осталось. Выкидывать-то жалко… Мед ведь там остался, но… его не достать. Тонкую женскую руку надо засунуть по локоть в банку, чтобы выгрести мед. Ваша рука, Эрнст Рифгатович, туда не пролезет.
— А что, не суют-то туда руку по локоть… секретарши мои?
— Иногда ведь длинный рукав мешает…
— А-а.
— А самое главное, — продолжала Света, — обычно как-то не хочется остатки на стол подавать… меда, особенно. Ведь сладкое должно быть еще и душевно сладким, чтобы… всегда чувствовалось, что когда ты кушаешь сладкое, то и… на душе сладко.
— А что обычно с остатками меда делают, выбрасывают что ли?
— Ну… кто что, — уклонилась от ответа Света, -
Ваши секретарши ведь в трудном положении находятся, — выбрасывать остатки меда жалко, а подавать их на стол неудобно. Вот и стоит трехлитровая банка с остатками меда уже два года рядом с вантузом.
— С чем?
— Ну, с хлюпалкой же!
— А-а.
— Я бы тоже так поступила… Не стала бы выбрасывать остатки меда… — призналась Света.
— И держала бы эти остатки рядом с хлюпалкой… два года?! — я выразительно посмотрел на нее.
— Да, но не рядом с хлюпалкой, — глаза Светы погрустнели.
— Почему твои глаза погрустнели? — спросил я.
— Да так, — ответила она.
— А что самое сладкое в этом мире, Света?
Света подняла на меня свои огромные голубые глаза и тихо произнесла:
— Любовь.
— А все-таки, что же это такое — Любовь?
— Не знаю.
— М… м… я тоже… почти…
— А почему Вы, Эрнст Рифгатович, столь настойчиво расспрашиваете об этих остатках меда в трехлитровой банке, которая вот уже два года стоит рядом с хлюпалкой? У вас есть какие-то аналогии, что ли? — чувствуя подвох, спросила Света.
— Человек без Любви, Света — это обесточенный человек, человек без Жизненной Силы. Поэтому люди склонны сохранять даже самые крохотные остатки Любви, даже… те, что остались на дне трехлитровой банки, даже тогда, когда эта уже почти пустая трехлитровая банка стоит много лет рядом с какой-то… поганой хлюпалкой.
— Хлюпалкой, говорите? — не совсем поняла Света.
— О сколько хлюпалок или… хлюпальщиков существует в жизни! Хлюпают, хлюпают и хлюпают, но хотят, чтобы их, хлюпающих, любили, да сильно любили, страстно любили, чтобы им… хлюпалось с вдохновением и чтобы звуки «хлюп, хлюп, хлюп» разносились по миру не просто так, а горделиво разносились, напоминая… звуки Любви. Но этого не может быть, Света, не может быть. Почему? Да потому… потому… потому…
— Почему?