Был сезон Логсара, тибетского Нового года. Мы, чела, — и траппы тоже — были заняты лепкой масляных фигур. В прошлом году мы не побеспокоились о том, чтобы вовремя заняться этим и потом нам было немного не по себе, хотя в других монастырях думали (да уж!), что нам, чакпорцам, нет дела до столь детских развлечений. Поэтому по совету самого Высочайшего нам следовало лепить фигуры и участвовать в состязании. В сравнении с другими монастырями наши усилия выглядели достаточно скромно. На деревянном остове, размером двадцать на тридцать футов, мы лепили из подкрашенного масла различные сцены из Священных Книг. Все фигуры были трехмерными, и мы надеялись, что в мерцающем свете ламп они создадут иллюзию живых.
Каждый год эту выставку смотрели старшие ламы и даже сам Высочайший. Создатели победившего экспоната удостаивались их похвалы. По окончании сезона Логсара фигуры плавили и пользовались полученным маслом целый год. Работая, — а у меня были способности к моделированию, — я думал о том, чему научился за последние несколько месяцев. Некоторые вопросы, связанные с религией, по-прежнему ставили меня в тупик. Я решил спросить о них у ламы Мингьяра Дондупа при первой же возможности. Ну а сейчас важнейшим делом была масляная фигура. Я наскреб масла телесного цвета, затем осторожно взобрался по лесам. Теперь я мог вылепить ухо, достойное Будды. Справа от меня два юных чела затеяли масляное побоище: они набирали в пригоршню масло, скатывали его между ладонями и метали получившийся грозный снаряд во врага. Веселье было в самом разгаре! Но, к несчастью, из-за каменной колонны появился проктор, желавший узнать причину шума. Не сказав ни слова, он схватил одного из чела правой рукой, другого — левой и с размаху окунул их в чан с растопленным маслом.
Я продолжал работу. Из масла, смешанного с копотью, получились вполне приличные брови. В фигуре уже проявлялась видимость жизни. В конце концов, это — мир иллюзий, — подумал я, спустился вниз и отошел, чтобы получше оценить результат. Мастер искусств улыбнулся мне: я был, наверное, его любимым учеником. Мне нравилось рисовать и конструировать, и я на самом деле старался учиться у него.
— Отлично сработано, Лобсанг, — сказал он весело. — Боги выглядят как живые.
Он отошел, чтобы руководить изменениями в другой части сцены, и я подумал: Боги выглядят живыми! Развеэто —Боги? Зачем мы изучаем их, если их нет? Я должен спросить Наставника.
Я задумчиво соскребал с рук масло. Два чела, которых окунули в растопленное масло, пытались привести себя в порядок. Они натирались мелким бурым песком, и когда счищали его, выглядели достаточно глупо. Я улыбнулся и собрался уходить. Рядом прошел тяжеловесный чела, заметив:
— Даже Боги рассмеялись бы от этого!
— Даже Боги — Даже Боги — Даже Боги, — в ритм шагов отозвалось эхом у меня в голове. Боги, были ли это Боги? Я продолжал спускаться к храму и поймал себя на мысли, что жду, когда начнется знакомая служба: «Слушайте голоса наших душ, вы, все, кто блуждает!» Это — мир иллюзий. Жизнь — лишь сон. Все рожденное должно умереть. Голос священника продолжал гудеть, повторяя знакомые слова. Слова, разжигавшие мое любопытство. «Третий раз воскурим благовония, чтобы вести блуждающий призрак». Ведом не Самим Богом, — думал я, —его людьми,почему не Самим Богом? Почему мы молимся не Богу, а своему Высшему Я? Остаток службы не привлекал меня и ничего для меня не значил. Прервал мои размышления чей-то локоть, жестко уткнувшийся мне в ребра.
— Лобсангу Лобсанг!Что с тобой, ты умер? Вставай, служба окончена!
Я с трудом встал и, спотыкаясь, последовал из храма за остальными.
— Учитель! — сказал я своему Наставнику несколько часов спустя. —Естьли Бог? Или Боги?
Он посмотрел на меня снисходительно и сказал: