Мы можем лишь почтительно предположить (хотя здесь мы выходим далеко за пределы достоверного знания), что когда мы окончательно и полностью осознаем, что монада — это и есть истинный человек, за этим мы снова найдём дальнейшее, более полное и блистательное расширение — мы обнаружим, что искра никогда не была отделена от огня, но как «я» стоит за личностью, как монада стоит за «я», так и сам солнечный логос стоит за монадой. Возможно, так же обстоит и на ещё более высоком уровне, и ещё более непознаваемый, высший логос стоит за солнечным, а за ним, ещё через несколько ступеней, должен покоиться над всеми самый высший. Но тут уже даже мысль изменяет нам, посему по-настоящему почтительным здесь будет только молчание.
Но по меньшей мере на время монада является нашим личным богом, богом внутри нас, который создаёт нас здесь внизу как своё проявление на всех этих бесконечно более низких уровнях. Что у неё за сознание на её собственном плане, мы не берёмся сказать, и не сможем вполне понять его, даже когда она набрасывает на себя первую завесу и становится тройственным духом. Единственный способ понять такие вещи — это подняться на их уровень и стать единым с ними. Сделав это, мы станем их понимать, но даже тогда нам никак не удастся объяснить то, что мы знаем, кому-нибудь другому. Именно на этой стадии, стадии тройственного духа, мы впервые сможем увидеть монаду, и тогда она предстанет как тройной свет ослепляющего великолепия, даже на этом этапе всё же обладающий некоторыми качествами, по которым одна монада чем-то отличается от другой.
Часто изучающий спрашивает: "Но что же нам делать с этим, когда мы здесь, внизу — с этим неизвестным великолепием, которое так далеко над нами?" Это естественный вопрос, но на самом деле он противоположен тому, который должен быть задан; поскольку истинный человек — это монада, то скорее следовало спросить "Что могу сделать я, монада, с моим «я», а через него — со своей личностью?" Это будет верным отношением, поскольку это выразит действительность, но мы не можем искренне принять это, поскольку не можем этого осознать. Всё же мы можем сказать себе: "Я знаю, что я — монада, хотя сейчас и не могу это выразить; я знаю, что я — высшее я, всего лишь часть этой монады, но всё же неизмеримо б`ольшая, чем то, что я знаю о себе, как о личности здесь. Всё больше и больше буду я стараться осознать себя этой высшей и большей сущностью; больше и больше я буду пытаться сделать это низшее представление себя достойным своего истинного назначения; больше и больше я буду заботиться, чтобы это моё низшее я было готово схватить малейший намёк или шёпот сверху, чтобы следовать предложениям «я», которые мы называем интуицией, чтобы различить Голос Безмолвия и повиноваться ему".
Ведь Голос Безмолвия всегда не один и тот же, он изменяется по мере того, как мы сами эволюционируем; или скорее лучше будет сказать, что на самом деле он всегда один — голос Бога, но приходит он к нам на разных уровнях по мере нашего подъёма. Сейчас для нас это — голос «я», обращённый к личности, потом он будет голосом монады, обращённым к «я», а позднее — голос логоса, говорящий монаде. Возможно, что между этими двумя последними этапами может быть промежуточный, на котором голос одного из семи великих "министров"
[4]логоса может говорить монаде, а сам логос — своему «министру»; но всегда Голос Безмолвия по сути своей божественен.