Девушка отрицательно качает головой.
— Нет. Он снова не придет. Или опять превратится в воду, как в прошлый раз.
Мужчина берет ее изящную руку в свою ладонь и подмигивает.
— Сегодня он придет. Я чувствую.
— Нет, давай только не сегодня. Я не готова. Да и к тому же нам нужно ехать. Нас ждут в городе.
— Хорошо. Не обижайся на него. Он ведь чувствует твою нерешительность, и… еще что-то, поэтому и поступает так. Давай перед поездкой зайдем к нему, хотя бы ненадолго?
Девушка нерешительно кивает. Они встают и, обнявшись, идут в дом. Включенный ноутбук призрачно мерцает голубоватым экраном, освещая им ступени в предзакатных сумерках. Мужчина останавливается и целует девушку, ощущая пьянящий вкус терпкого вина на ее губах. Пространство вокруг вдруг качается и становится зыбким. Сумерки заливают сознание темными волнами беспамятства. Мужчина открывает глаза и видит луну, ослепительно сияющую потусторонней белизной в темном небе. Он закрывает глаза и сбрасывает с себя это наваждение, понимая, что опять стоит на веранде, но уже в другой одежде. На нем черные брюки и черная шелковая рубашка в восточном стиле с высоким воротом-стойкой. На плечах тонкий черный шелковый шарф. Он оборачивается. Девушка, облаченная в легкий полупрозрачный пеньюар, стоит в дверях коттеджа и кивает ему головой в сторону океана.
— Иди. Он ждет тебя.
— А ты?
— Я… Я буду наблюдать за вами отсюда. Никак не могу привыкнуть ко всему этому.
— Может быть, со временем ты привыкнешь?..
— Со временем?.. Может быть… Иди.
Сумерки. Время смешения света и тьмы, перекресток прошлого и будущего. Мужчина смеется и, поправляя раздувающийся на ветру шарф, спускается по лестнице вниз, на дорожку, ведущую через песчаный пляж к водным заводям бухты. Его легкие ботинки не оставляют на песке следов, словно он превратился на время в бесплотного призрака, нарушившего этим вечером безмятежность безлюдного места. Вот он подходит к воде и, присев, опускает в нее обе руки. Его губы шепчут что-то похожее на языческое заклинание. Затем он делает несколько шагов назад и садится прямо на песок, не опасаясь испачкать дорогие брюки. Сняв с шеи шарф, мужчина надевает его на голову, на манер бедуинской повязки, чтобы скрыть под тонкой тканью свое лицо — говорят, тени прошлого иногда не узнают своих близких, забывая их облик, и приходят на их зов, ориентируясь только на особое мерцание глаз. Человек замер, словно и правда став тенью, пронизываемую теплым ветерком, дующим со стороны океана. В его голове возникло эхо далеких слов из зороастрийского предания: «Душа умершей собаки превращается в ручей»…
Черная овчарка появилась как всегда неожиданно.
— Арчи…
Мастер сновидений улыбнулся под повязкой, протягивая руки к вновь прибывшему существу.