Проснулся я на рассвете. Дон Хенаро спал около двери. Казалось, он проснулся одновременно со мной. Меня укрыли и подложили под голову мой жакет как подушку. Я чувствовал себя очень спокойным и хорошо отдохнувшим. Я заметил дону Хенаро, что прошлой ночью я очень утомился. Он сказал, что он тоже. И прошептал, как бы доверяясь мне, что дон Хуан устал еще больше, потому что он старше.
– Мы с тобой молоды, – сказал он с блеском в глазах, – а он – стар. Сейчас ему наверное уж около трехсот.
Я поспешно сел. Дон Хенаро прикрыл лицо одеялом и захохотал. В этот момент в комнату вошел дон Хуан.
Я ощущал собранность и покой. Хоть один раз ничего в действительности не имело значения. Мне было так легко, что я хотел плакать.
Дон Хуан сказал, что прошлой ночью я начал осознавать свое свечение. Он предупредил меня, чтобы я не индульгировал в хорошем самочувствии, как я это делаю, потому что оно обратится в недовольство.
– В данный момент, – сказал я, – я ничего не хочу объяснять. Не имеет никакого значения, что дон Хенаро сделал со мной прошлой ночью.
– Я ничего не делал с тобой, – бросил дон Хенаро. – смотри, это я, Хенаро. Твой Хенаро! Потрогай меня!
Я обнял дона Хенаро, и мы смеялись как два ребенка. Он спросил меня, не кажется ли мне странным, что я могу обнять его, тогда как в прошлый раз, когда я его видел, я был неспособен к нему прикоснуться. Я заверил его, что эти вопросы меня больше не трогают.
Замечанием дона Хуана было, что я индульгирую в широкомыслии и хорошем самочувствии.
– Берегись, – сказал он. – воин никогда не снимает свою стражу. Если ты будешь продолжать быть таким же счастливым, то ты выпустишь ту последнюю маленькую силу, которая в тебе еще осталась.
– Что я должен делать? – спросил я.
– Быть самим собой, – сказал он. – сомневаться во всем, быть подозрительным.
– Но мне не нравится быть таким, дон Хуан.
– Не имеет никакого значения, нравится тебе это или нет. Значение имеет то, что ты можешь использовать как щит. Воин должен использовать все доступное ему для того, чтобы прикрыть свой смертельный просвет, когда он откроется. Поэтому неважно, что на самом деле тебе не нравится быть подозрительным или задавать вопросы. Сейчас это твой единственный щит.
Пиши, пиши, или ты умрешь. Умереть в восторженном состоянии – чепуховый способ умирания.
– Тогда, как должен умирать воин? – спросил дон Хенаро в точности моим тоном голоса.
– Воин умирает трудно, – сказал дон Хуан. – смерть должна бороться с ним. Воин не отдается ей.
Дон Хенаро раскрыл свои глаза до огромных размеров, а затем мигнул.
– То, что Хенаро показывал тебе вчера – крайне важно, – продолжал дон Хуан. – ты не должен разрушать этого своей набожностью. Вчера ты сказал мне, что тебя с ума свела идея дубля. В этом-то и беда с людьми, которые сходят с ума. Они сходят с ума в обе стороны. Вчера ты был весь вопросы, сегодня ты весь – приятие.
Я указал, что он всегда находит дыру в том, что я делаю, в независимости от того, как я это делаю.
– Это неверно, – воскликнул он. – в пути воина нет дыр. Следуй ему, и твои поступки никто никогда не сможет критиковать. Возьмем, например, вчерашний день. Путем воина было бы во-первых, задавать вопросы без страха и без подозрения, а затем позволить Хенаро показать тебе загадку видящего сон, не сопротивляясь ему и не опустошая себя. Сегодня путем воина было бы собрать все то, чему ты научился без предвзятости и без набожности. Делай так, и никто не найдет в этом никаких дыр.