Кришнамурти:Значит, поэтому мы и отделяем друг от друга эти два явления — приход в жизнь ребенка и исчезновение старика? Значит, в этом причина, по которой человек отделил жизнь от смерти? Биологический организм приходит к концу: рождение, созревание, смерть — молодой появляется, старый исчезает. В этом ли причина? Вы говорите, что причина разделения в том, что существуют начало и конец, существуют рождение, детство, зрелость и смерть. В этом ли основная причина страха смерти? Очевидно, начало и конец существуют: я родился, а завтра я умру — это начало и конец. Почему же я не принимаю этого?
П.:Смерть подразумевает прекращение «я» — всего, что я пережил. Происходит окончательное исчезновение «я».
Кришнамурти:В этом ли причина внутреннего разделения? Не думаю, что единственно по этой причине человек отделил жизнь от смерти.
П.:Возможно, тут действует страх?
Кришнамурти:Разве страх заставляет меня разделять жизнь и смерть? Разве я знаю, что значит жить и что значит умирать?
П.:Да.
Кришнамурти:Знаю ли я ту радость, то наслаждение, каковым является жизнь? Считаю ли смерть окончанием этой радости. В этом ли причина, по которой мы разделяем движение, называемое жизнью, и движение, называемое смертью? И разве движение, которое мы называем жизнью, — разве это жизнь? Или всего-навсего чередование печали, удовольствия, отчаянья? Это ли мы называем жизнью?
П.:Почему вы придаете жизни особый смысл?
Кришнамурти:Существует ли какая-то иная форма жизни? Таков удел любого человека. И вот он боится, что тому, с чем он отождествил себя, придет конец. Поэтому он хочет непрерывности того, что он называет жизнью, хочет, чтобы она никогда не кончалась. Он хочет непрерывности своих печалей, удовольствий, горестей, смятений, конфликтов. Ему хочется, чтобы продолжалось тоже самое, чтобы конец никогда не наступал. А окончание всего этого он называет смертью. Так как же поступает здесь ум? Ум охвачен смятением; он пребывает в конфликте, в отчаянье. Он захвачен то удовольствием, то печалью. Ум называет это жизнью, ему не хочется, чтобы она пришла к концу, ибо он не знает, что произойдет, если она кончится. Потому-то его пугает смерть.
Я задаю себе вопрос: разве это жизнь? Жизнь должна иметь совершенно иной смысл.
П.:Но почему? Почему она должна иметь другой смысл?
Кришнамурти:Жизнь — это осуществление и разочарование; она продолжает свое движение. Мой ум привык к этому и никогда не задает вопроса: разве это жизнь? Мой ум никогда не говорит себе: почему я называю это жизнью? Или здесь просто привычка?
П.:Я совершенно не понимаю вашего вопроса.
Кришнамурти:И все-таки я должен его задать.
П.:Но почему должна задавать его я?
Кришнамурти:С того момента, как я родился, и до того, как умру, моя жизнь представляет собой вечную борьбу.
П.:Жить — это действовать, видеть, быть; все вместе и есть жизнь.
Кришнамурти:Я вижу красоту, вижу небо, вижу милого ребенка. Я вижу также конфликт с моим ребенком, с соседями; жизнь есть движение в конфликте и в удовольствии.
П.:Почему я должна подвергать это сомнению? Ум задает вопросы только тогда, когда налицо печаль, страдание.
Кришнамурти:А почему бы не задать его, когда вы испытываете удовольствие? Когда удовольствия нет, тогда возникает боль.
П.:Уважаемый, но ведь жизнь не есть череда кризисов. Болезненные кризисы немногочисленны, это редкие исключения.
Кришнамурти:Но я знаю, что в жизни они случаются. Я знаю, что они бывают, и потому подвергаю исследованию это разделение на жизнь и смерть.
П.:Вы поступаете так, а другие нет. Мы видим, что разделение есть; для нас оно является фактом.