Множество путей к единой реальности — это выдумка нетерпимого ума; это плод ума, который культивирует терпимость. «Я следую своим путем, а вы — своим, но будем друзьями, и мы, может быть, встретимся». Встретимся ли мы, если вы идете на север, а я на юг? Будем ли мы друзьями, если у вас своя система верований, а у меня другая? Если я — участник коллективного убийства, а вы — поборник мира? Для того чтобы быть друзьями, необходима взаимная связь в работе, в мысли. Но может ли быть взаимодействие между человеком, который ненавидит, и человеком, который полон любви? Существует ли какое-либо взаимопонимание между человеком, пребывающим в иллюзии, и человеком, который свободен? Свободный человек может пытаться установить связь с тем, кто в оковах, но человек, пребывающий в иллюзии, не может установить никакой связи с человеком, который свободен.
Те, кто находится в разделении и цепляется за свою изолированность, пытаются установить взаимоотношения с другими людьми, которые также замкнуты в себе; но такие попытки лишь неизбежно усиливают конфликт и страдание. С целью избежать страданий умники выдумали терпимость, при этом каждый смотрит через воздвигнутый вокруг себя барьер и старается быть приветливым и великодушным. Терпимость — от ума, а не от сердца. Разве вы говорите о терпимости, когда любите? Но когда сердце пусто, ум наполняет его хитрыми выдумками и страхами. Там, где есть терпимость, не может быть никакого единения.
Не существует пути к истине. Истина должна быть открыта, но формулы, определения для ее обнаружения не может быть: то, что сформулировано, не истинно. Вам надо отплыть в море, которого нет на карте, и это неведомое море — вы сами. Вы должны отправиться в путь, чтобы открыть себя, но у вас не может быть никакого плана или модели, потому, что тогда это уже не будет открытием. Открытие приносит радость — не радость воспоминания или сравнения, но радость всегда новую.
ОСОЗНАНИЕ
Огромная масса облаков, подобных вздымающимся белым волнам, и небо, спокойное и синее. С высоты многих сот футов, где мы стояли, открывался вид на голубой залив, огибавший гору, а вдали была земля. Был восхитительный вечер, спокойный и щедрый, и на горизонте виднелся дымок парохода. Апельсиновые рощи растянулись до самого подножия горы, и их благоуханием полон был воздух. Вечер становился голубым, как всегда, сам воздух становился голубым, и белые домики утратили свою яркость, окутанные нежной дымкой. Синева моря, казалось, разлилась вокруг и покрыла землю, и горы также приняли оттенок прозрачной голубизны. Это было обворожительное зрелище, и над всем царило великое безмолвие. Немногие голоса вечера влились в безмолвие; они составляли его часть, так же, как и мы. Это безмолвие всему придавало новизну, смывая века убожества и страданий с сути вещей; ваш взор прояснился, и ум был спокоен от этой тишины. Закричал осел; эхо заполнило долину, а безмолвие приняло его в себя. Конец дня был завершением всех прошедших дней; в этой смерти таилось возрождение, оно было лишено мрака прошлого. Жизнь обновилась в беспредельности безмолвия.