Странным во всем этом является то, что радио, по-видимому, так мало изменяет ход жизни. Оно, может быть, создало некоторые удобства: например, мы можем быстрее получать новости со всего света и узнавать об убийствах, передаваемых чрезвычайно красочно и живо; но информация не стремится сделать нас разумными. Тонкий слой передач по поводу ужасов атомной бомбардировки, по вопросам международных соглашений или исследований в области хлорофилла и т.д. не вносит, как будто, существенных изменений в нашу жизнь. Мы настроены так же воинственно, как и раньше; мы ненавидим те или иные группы людей; мы презираем этого политического лидера и поддерживаем другого; мы позволяем одурачивать себя организованными религиями; мы остаемся националистами — а наши страдания продолжаются. Вот почему мы настойчиво стремимся убежать от всего этого; и чем более респектабельный и организованный характер носит форма бегства, тем лучше. Искать бегства коллективно — это наивысшая форма безопасности. Если смотреть прямо на то, чтоесть, то мы можем что-то предпринять; но бегство от того, чтоесть, неизбежно лишает нас гибкости и остроты ума, делает рабами чувств и хаоса.
Не создает ли для нас музыка, в очень тонкой сфере, удобный способ отделаться от того, чтоесть? Хорошая музыка уводит нас от самих себя, от наших повседневных неприятностей, мелочности и забот, она заставляет нас забыться; или же музыка дает нам силу смотреть в лицо жизни, она вдохновляет. Музыка становится необходимостью в обоих случаях — или как средство забыться или средство для дальнейших ощущений. Важнейшие значение приобретают ощущения, а не состояние переживания. Желание повторить опыт — это требование во имя чувства; но в то время как ощущения могут быть воспроизведены, состояние переживания повторить нельзя.
Именно желание ощущений заставляет нас тянуться к музыке, иметь красивые вещи. Зависимость от внешних линий и форм обозначает лишь пустоту нашей собственной жизни, которую мы заполняем музыкой, искусством, намеренным молчанием. В связи с тем, что эта неизменная пустота заполняется или прикрывается ощущением, существует страх перед тем, что есть, перед тем, чем являемся мы сами. Чувства имеют начало и конец, их можно повторить и расширить; но состояние переживания не находится в пределах времени. Состояние переживания — вот что существенно; а оно сводится на нет в погоне за ощущениями.
Чувства ограничены, носят личный характер, они вызывают конфликт и страдания. Но состояние переживания, которое в корне отличается от повторения опыта, не имеет длительности. Только в переживании существует обновление, трансформация.
АВТОРИТЕТ
По зеленому газону двигались тени; хотя солнце припекало, небо было голубым и нежным. Через забор на зеленый газон и на людей глядела корова. Ей было странно такое скопление людей, но зеленая трава была ей знакома, хотя дожди прошли уже давно, и повсюду земля была выжжена. Ящерица со ствола дуба охотилась за мухами и другими насекомыми. Подернутые дымкой далекие горы манили к себе.
После того как окончилась беседа, она сказала, что приехала послушать, когда будет говорить учитель учителей. Она и раньше была очень серьезна, но теперь ее серьезность перешла в упрямство. Это упрямство прикрывалось улыбками и той культивированной, тщательно продуманной терпимостью, которая идет от ума и легко может разгореться в бурную, яростную нетерпимость. У нее была крупная фигура; говорила она мягким голосом, но где-то таилось осуждение, питаемое ее убеждениями и верованиями. Она была сдержанна и сурова; она отдала себя братству и его благой цели. После некоторой паузы она добавила, что хотела бы знать, когда учитель будет говорить, так как она и ее группа каким-то таинственным путем узнали о том, что не было известно другим. Удовлетворение от обладания знанием, недоступным для других, было совершенно очевидно и в том, как она сказала об этом, и в ее жестах, и в наклоне головы.