Я думаю, имеет смысл провести нынешний вечер в попытке понять, есть ли другой способ жизни — не теоретически или интеллектуально, но на самом деле, — жизни, в которой разделения никакого нет и действие не раздроблено; жизни, которая является единым непрерывным потоком, в котором все действия взаимосвязаны.
Чтобы найти способ жизни, в котором отсутствует фрагментация, следует глубоко погрузиться в вопрос любви и смерти, исследуя который, мы, возможно, найдём способ жизни, являющийся непрерывным движением, не разбитым на фрагменты, — способ жизни в высшей степени разумный. Фрагментированный ум лишён разума; человек, который ведёт полдюжины жизней, — что считается высокоморальным, — очевидным образом демонстрирует недостаток разума.
Мне идея интеграции — как сложение воедино различных фрагментов для воссоздания целого — кажется явно неразумной, так как предполагает существование интегрирующего — того, кто объединяет, складывает вместе все фрагменты; но ведь та сущность, которая пытается сделать это, сама является частью того же раскола.
Что необходимо, так это такие разумность и страсть, которые произвели бы в жизни человека радикальную революцию, — так, чтобы не было противоречивого действия, лишь единое, непрерывное движение. Без страсти кардинальное изменение жизни невозможно. Чтобы произвести такую перемену в жизни человека, должна быть страсть. Чтобы сделать что-то действительно ценное, надо иметь эту мощную страсть, которая не является удовольствием. Именно эта страсть необходима для понимания непротиворечивого и нефрагментированного действия. Интеллектуальные концепции и формулы не смогут изменить способ жизни человека, — это под силу только истинному пониманию «того, что есть»; но для этого необходима интенсивная энергия, страсть.
Чтобы выяснить, возможна ли жизнь, — и не монастырская, но повседневная, — обладающая таким качеством страсти и разума, человек должен понять природу удовольствия. В прошлый раз мы уже рассматривали вопрос удовольствия, то, как мысль продлевает переживание, принесшее мгновение восторга, и как размышление о нём поддерживает удовольствие и продлевает его. Мы видели, что там, где есть удовольствие, там обязательно присутствуют боль и страх. Является ли любовь удовольствием? Для большинства из нас моральные ценности основаны именно на удовольствии; даже самопожертвование и самоконтроль являются стремлением к удовольствию, — к более «великому», «благородному», и прочему. Является ли любовь вопросом удовольствия? Слово «любовь» так многозначно, — где только его не используют, и в политике, и в семейной жизни. Мне кажется, только любовь, в самом глубоком смысле этого слова, способна принести способ жизни, в котором вовсе не будет фрагментации, раздробления. Страх — всегда часть удовольствия; очевидно, что там, где имеется любого рода страх во взаимоотношениях, должна быть фрагментация, должно быть разделение.
Это действительно глубокий вопрос: почему ум человека всегда разделялся в противодействии другим, результатом чего бывало насилие, и что он надеялся достичь с помощью насилия? Мы, люди, привержены к образу жизни, ведущему к войне, и тем не менее мы в то же самое время хотим мира, мы хотим свободы; но это мир — всего лишь как идея, как идеология; и одновременно, всё, что мы делаем, обуславливает нас.