Крестьяне возвращались домой утомленными после рабочего дня в полях. Скоро вы увидите дым, поднимающийся от их хижин, так как они готовили вечернюю пищу. Ее будет немного, и дети, ожидающие еду, улыбнутся, когда вы пройдете мимо. У них были большие глаза, и они стеснялись незнакомцев, но были дружелюбными. Две маленьких девочки на своих бедрах держали маленьких младенцев, в то время как их матери готовили. Младенцы соскальзывали вниз и снова были подхвачены на руки. Хотя им было только десять или двенадцать лет, эти маленькие девочки уже привыкли держать младенцев, и они обе улыбались. Вечерний бриз дул среди деревьев, и домашних животных вели на ночь домой.
На той тропинке теперь никого не было, даже одинокого сельского жителя. Земля оказалась внезапно пустой, странно тихой. Новый, молодой месяц только что показался над темными холмами. Легкий ветерок прекратился, и ни единый лист не шевелился, все было спокойным, и ум был полностью уединившимся. Он не был одиноким, изолированным, замкнутым в пределах его собственной мысли, а уединенным, нетронуто неискаженным. Он не был отстраненным и далеким, отделенным от всего земного. Он был один, и все же со всем вместе, потому что он был один, все принадлежало ему. То, что является отделенным, знает себя как отделенное, но это уединение не знало никакого отделения, никакого разделения. Деревья, ручей, крестьянин кричащий вдали, — все были в пределах этого уединения. Это не было отождествлением с человеком, с землей, поскольку всякое отождествление полностью исчезло. При этом уединении чувство прохождения времени прекратилось.
Их было трое: отец, его сын и друг. Отцу, должно быть, было за пятьдесят, сыну около тридцати, а друг был неопределенного возраста. Двое старших были лысыми, а у сына была густая шевелюра. Он имел правильной формы голову, довольно узкие и широко посаженные глаза. Его губы нервно подрагивали, хотя он сидел спокойно. Отец уселся позади сына и друга, сказав, что он примет участие в разговоре, если будет необходимость, но намерен только наблюдать и слушать.
Воробей прилетел к открытому окну и снова улетел, напуганный таким количеством людей в комнате. Он знал комнату, и, бывало, часто взгромождался безбоязненно на подоконник, весело щебеча.
«Хотя мой отец может не принять участие в беседе, — начал сын, — но хочет присутствовать, поскольку эта проблема касается нас всех. Моя мать прибыла бы, если бы не чувствовала себя так плохо, и она ждет с нетерпением сообщения, которое мы скажем. Мы читали некоторые из вещей, о которых вы рассказывали, и мой отец отчасти следил за вашими беседами издалека, но только примерно год или около того я сам реально заинтересовался тем, что вы рассказываете. До недавнего времени политика поглощала большую часть моего времени и энтузиазма, но я начал понимать незрелость политики. Религиозная жизнь — только для зреющего ума, а не для политиков и адвокатов. Я был довольно успешным адвокатом, но я больше не адвокат, потому что хочу провести оставшиеся годы своей жизни, посвятив себя чему-то более значительному и разумному. Я говорю также и за моего друга, который захотел пойти с нами, когда услышал, что мы идем сюда. Видите ли, сэр, наша проблема — это тот факт, что мы все стареем. Даже я, хотя я все еще сравнительно молод, подхожу к тому периоду жизни, когда время, кажется, пролетает, когда дни кажутся настолько короткими, а смерть так близко. Смерть, по крайней мере, на данный момент, не проблема, но старость — проблема».
Что вы подразумеваете под старостью? Вы имеете в виду физическое старение организма или ума?