Он был ученым, хорошо сведущим в древней литературе, и он взял за практику цитировать древних, чтобы приукрашать свои собственные мысли. Можно было задаться вопросом, имел ли он по-настоящему какие-нибудь мысли, не взятые из книг. Конечно, не существует независимой мысли, любая мысль зависима, обусловлена. Мысль — это оформление в слова стимулов. Думать — означает быть зависимым, мысль никогда не может быть свободой. Но он был заинтересован изучением, он был нагружен знаниями и превозносил их высоко. Он начал сразу же говорить на санскрите и был очень удивлен и даже несколько потрясен, обнаружив, что санскрит совершенно не понимали. Он едва смог поверить в это. «То, что вы рассказываете на разных встречах, показывает, что вы либо много читали на санскрите, либо изучили переводы некоторых из великих учителей», — сказал он. Когда он обнаружил, что это было не так, и что не было никакого чтения религиозных, философских или психологических книг, он стал открыто недоверчив.
Удивительно, какую важность мы придаем напечатанному слову, так называемым священным писаниям. Ученые, как и дилетанты, являются граммофонами, они постоянно повторяются, как бы часто ни менялись пластинки. Они заинтересованы в знаниях, а не в переживании. Знание — это препятствие для переживания. Но знание — это зона безопасности, убежище для немногих. И как неосведомленный впечатлен знанием, так знающий уважаем и почитаем. Знание — это дурная привычка, как выпивка, знание не приносит понимания. Знанию можно научить, но не мудрости, для возникновения мудрости должна быть свобода от знания. Знание — это не монета для того, чтобы купить мудрость. Но человек, укрывшись в убежище знания, не решается выйти, поскольку слово кормит его мысль, и он удовлетворяется размышлением. Размышление — это препятствие для переживания, а мудрости без переживания нет. Знание, идея, вера стоят на пути к мудрости.
Поглощенный ум несвободен, неспонтанен, а только в естественности может возникнуть открытие. Поглощенный ум замкнут в себе, он недоступен, неуязвим, и в этом его безопасность. Мысль по своей природе самоизолируется, ее нельзя сделать чувствительной. Мысль не может быть спонтанной, она никогда не сможет быть свободной. Мысль — это продолжение прошлого, а то, что продолжается, не может быть свободным. Свобода есть только в окончании.
Поглощенный ум создает то, над чем он трудится. Это может оказаться телега или реактивный самолет. Мы можем думать, что мы глупы, и тогда мы глупы. Мы можем думать, что мы бог, и тогда мы — это наше собственное представление: «я — это то-то».
«Но, конечно, лучше быть поглощенным божественными вещами, чем светскими, разве не так?»
Мы являемся тем, что мы думаем. Но важно именно понимание процесса мысли, а не то, о чем мы думаем. Думаем ли мы о боге или о выпивке, неважно. Каждый имеет свой собственный результат, но в обоих случаях мысль занята своей собственной самопроекцией. Идеи, идеалы, цели и тому подобное — это все проекции или распространения мысли. Быть поглощенным своими собственными проекциями на любом уровне означает поклоняться своему эго. Эго с заглавной буквы «Э» — это все еще проекция мысли. Чем мысль поглощена, она тем и является, а то, чем она является, и есть нечто иное, как мысль. Поэтому важно понять процесс мысли.
Мысль — это отклик на вызов жизни, не так ли? Без этого вызова нет мысли. Процесс получения вызова и отклика на него — это опыт. А опыт, оформленный в слова, — это мысль. Опыт принадлежит не только прошлому, но также прошлому в соединении с настоящим, он есть сознательное, так же как и скрытое. Осадок опыта — это память, влияние, а отклик памяти, прошлого — это мысль.
«И что, это все, чем является мысль? Неужели нет ничего глубинного в мысли, кроме просто лишь отклика памяти?»