Нет никакого объекта, отделенного от увлечения им. Есть только увлечение, нет того, кто увлечен. В разные времена и в зависимости от интересов страстное увлечение наряжается в различные маски. Память об этих меняющихся интересах сталкивается с новым, что вызывает конфликт. Таким образом, рождается тот, кто выбирает, укрепляя себя как субъект, отделенный и отличный от его увлечения. Но субъект не отличается от своих свойств. Субъект, который пытается заполнить себя или убежать от своей пустоты, ущербности, одиночества, не отличается от того, чего он избегает, он и есть это. Он не может убежать от себя самого, все, что он может сделать, это понять себя. Он есть его собственное одиночество, его пустота. И пока он расценивает это как что-то отдельное от себя, он будет пребывать в иллюзии и бесконечном противоречии. Когда он непосредственно прочувствует, что он и есть его собственное одиночество, тогда только может возникнуть свобода от страха. Страх существует только во взаимоотношениях с идеей, а идея — это отклик памяти в виде мысли. Мысль — это результат опыта, и хотя она может обдумывать пустоту, иметь ощущения по отношению к ней, она не может познать пустоту напрямую. Слово «одиночество» с его воспоминаниями о боли и страхе мешает пережить это состояние заново. Слово — это память, и когда слово больше не имеет значения, тогда взаимоотношения между переживающим и переживаемым совершенно другие. Тогда эти взаимоотношения являются прямыми, а не через слово, через память. Тогда переживающий и есть переживаемое и так освобождается от страха.

Любовь и пустота не могут пребывать вместе. Когда есть чувство одиночества, нет любви. Вы можете скрыть пустоту под словом «любовь», но когда объекта вашей любви больше нет или он не реагирует на вас, тогда вы осознаете пустоту, вы расстраиваетесь. Мы используем слово «любовь» как средство побега от нас самих, от нашей собственной ущербности. Мы цепляемся за то, что мы любим, мы ревнуем, мы тоскуем без этого, когда оно отсутствует, мы совершенно потерянны, когда оно умирает. А затем мы ищем утешение в какой-нибудь другой форме, в некой вере, в некой замене. Разве все это любовь? Любовь — это не идея, не результат ассоциации, любовь не то, что можно использовать как спасение от нашей собственной несчастности. И когда мы действительно так используем ее, мы создаем проблемы, которые не имеют решений. Любовь — не абстракция, но ее суть может быть пережита только, когда идея, ум больше не являются наивысшим фактором.

Было очевидно, что он был умен, активен и предан чтению нескольких избранных книг. Хотя он и был женат, он не был семейственным человеком. Он называл себя идеалистом и общественным работником. Он побывал в тюрьме по политическим причинам и имел много друзей. Его не интересовало приобретение имени ни для себя, ни для партии, что было для него в принципе одно и то же. Его действительно интересовала общественная деятельность, которая хоть как-нибудь могла бы принести счастье человечеству. Он был тем, кого вы могли бы назвать религиозным человеком, но не сентиментальным или суеверным. Не был он и сторонником какой-либо специфической доктрины или ритуала. Он сказал, что он прибыл, чтобы обсудить проблему противоречия, не только внутри себя, но и в природе, и в мире. Ему казалось, что это противоречие было неизбежно: умный и глупый, противоречивые желания внутри себя, слово находится в конфликте с поступком, а поступок с мыслью. Такие противоречия он находил повсюду.