Только в открытиях возникает радость, в открытиях путей «я» от мгновения до мгновения. «Я», на любом уровне его нахождения, исходит все еще от ума, о чем бы ум ни думал, все исходит от ума. Ум не может думать о чем-то, что не от него, он не может думать о неизвестном. «Я» на любом уровне — это известное, и хотя могут быть части «я», о которых поверхностный ум не знает, они все еще в пределах области известного. Движения «я» раскрываются в акте взаимоотношений. Когда взаимоотношения не ограничены пределами образца, это дает возможность для самораскрытия. Взаимоотношения — это взаимодействие «я», и чтобы понимать это взаимодействие должно быть осознание без необходимости выбора, так как выбирать значит акцентироваться на интересе одном, а не на другом. Это осознание есть переживание взаимодействия «я», и в этом переживании нет ни переживающего, ни переживаемого. Таким образом, ум освобождается от своих накоплений, нет больше «мне», нет собирающего информацию. Накопления, сохраненные воспоминания — это «я», а «я» — это частица, неотделимая от накопленного. «Я» отделяет себя от своих качеств, выступая наблюдателем, смотрителем, контролером, чтобы охранять себя, чтобы наделить себя непрерывностью среди непостоянства. Проживание единого, объединяющего процесса освобождает ум от своей двойственности. Таким образом цельный умственный процесс, как явный, так и скрытый, проживается и понимается не часть за частью, поступок за поступком, в его полноте. Тогда мечты и ежедневные действия — это всегда освобождающий процесс. Ум должен оставаться совершенно пустым, чтобы получать. Но жажда быть пустым, чтобы получать, — укоренившееся препятствие, и его нужно полностью осознать, а не какую-то специфическом его часть. Жажда переживания должна полностью прекратиться, что случается только, когда переживающий не подпитывает себя опытами и воспоминаниями о них.

Очищение ума должно происходить не только на его верхних уровнях, но также и в его скрытых глубинах; и это может случиться, только когда заканчивается называние или определение процесса. Обозначение только усиливает и придает непрерывность переживающему, возникает желание постоянства, конкретизации памяти. Должно быть молчаливое осознание значения и понимание его. Мы даем названия не только, чтобы общаться, но также, чтобы дать продолжение и материализацию опыту, восстановить его и повторить его ощущения. Процесс обозначения должен остановиться не только на поверхностных уровнях ума, но и во всей его структуре. Это трудная задача, которую нелегко понять или пережить, поскольку все наше сознание это процесс обозначения или называния опыта, и затем его сохранение или запись. Именно этот процесс питает и усиливает иллюзорную частичку переживающего как отличного и отделенного от опыта. Без мыслей нет думающего. Мысли создают думающего, который изолирует себя, чтобы придать себе постоянство, так как мысли являются всегда непостоянными.

Свобода появляется, когда цельное существование, поверхностное так же, как и скрытое, очищено от прошлого. Воля — это желание, и, если есть какое-нибудь волевое действие, какое-нибудь усилие быть свободным, обнажить себя, тогда, не может быть свободы, полного очищение целостного бытия. Когда все многоуровневое сознание молчит, полностью спокойно, только тогда появляется неизмеримое благословение, не зависящее от времени обновление творения.

Даже на ту высоту проникала жара. Оконные стекла были на ощупь теплыми. Постоянный гул двигателей самолета действовал успокаивающе, и многие пассажиры дремали. Земля была далеко внизу, мерцая от жары, бесконечно коричневая, с редкими участками зеленого. Теперь мы приземлились, и жара стала почти невыносимой. Она была буквально болезненной, и даже в тени здания ощущалось, как будто макушка головы загоралась. Лето было в самом разгаре, и местность была почти пустыней. Мы вновь взлетели, и самолет поднимался выше в поисках прохладных ветров. Два новых пассажира сидели на противоположных местах и громко разговаривали. Невозможно было не подслушать их. Начали они достаточно спокойно, но скоро гнев закрался в их голоса, гнев фамильярности и негодования. В ярости они, казалось, забывали об остальных пассажирах. Они были столь расстроены друг с другом, и как будто они одни существовали и больше никто.