Как мы боимся нового, неизвестного! Нам нравится оставаться замкнутыми в наших каждодневных привычках, рутине, ссорах и неприятностях. Нам нравится думать по-старому, идти той же самой дорогой, видеть те же самые лица и иметь те же самые заботы. Нам не нравится встречаться с незнакомцами, и, когда так происходит, мы отчужденны и раздражены. И как пугаемся мы, когда сталкиваемся с незнакомым животным! Мы двигаемся в пределах стен нашей собственной мысли, и, когда мы действительно решаемся выйти, это все еще в пределах распространения тех стен. Мы никогда не имеем окончание, но всегда подпитываем продолжение. Изо дня в день мы несем бремя дня вчерашнего, наша жизнь — это одно длинное, продолжающееся движение, а наши умы отуплены и бесчувственны.
Он едва мог прекратить рыдание. Это не было управляемым или сдерживаемым плачем, а рыданием, которое сотрясало все его тело. Он был моложавым мужчиной, настороженным, с глазами, которые видели видения. В течение некоторого времени он не был способен говорить, и когда, наконец, заговорил, его голос задрожал, и он разразился сильным рыданием, не стыдясь и раскрепощенно.
«Я вообще не плакал со дня смерти моей жены. Я не знаю, что заставило меня вот так разреветься, но это было облегчением. Прежде я плакал с нею вместе, когда она была жива, но тогда плач был очищающим, как смех. Но с ее смертью все изменилось. Раньше я рисовал, но теперь я не могу касаться кистей или смотреть на картины, которые я нарисовал. Последние шесть месяцев, кажется, я тоже умер. У нас не было детей, но она ждала ребенка, а теперь ее нет. Даже теперь мне едва удается осознать это, потому что мы делали все вместе. Она была так красива и добра, а что теперь мне делать? Извините, что я так разрыдался, бог знает, что заставило меня сделать это. Но я знаю, что выплакаться — это хорошо. Но этого никогда не повторится снова. Что-то ушло из моей жизни. На днях я собрал щетки, и они были чужими для меня. Прежде я даже не чувствовал, что держал щетку в своей руке, но теперь она имеет вес, она тяжелая. Я часто ходил к реке, желая никогда не возвратиться, но я всегда возвращался. Я не мог видеть людей, поскольку ее лицо было всегда среди них. Я сплю, мечтаю и ем с нею, но я знаю, что это никогда не сможет повториться снова. Я трезво обдумал все это, пробовал разумом осмыслить и понять это событие. Но я знаю, что ее нет. Она мне снится каждую ночь, но я не могу все время спать, хотя я пробовал. Я не осмеливаюсь касаться ее вещей, и сам запах их почти сводит меня с ума. Я пробовал забыть, но что бы я ни сделал, это никогда не повторится снова. Я раньше слушал птиц, но теперь мне хочется уничтожить все. Я не могу продолжать вот так. Я не видел ни одного из наших друзей с тех пор, а без нее они ничего не значат для меня. Что мне делать?»
Мы молчали в течение долгого времени.
Любовь, которая оборачивается горем и ненавистью, — это не любовь. Мы знаем, что такое любовь? Разве это любовь, которая, когда прерывается, становится яростью? Есть ли любовь, когда есть приобретение и потеря?
«Когда я любил ее, все эти вещи прекратили существовать. Я полностью забыл о них всех, забыл даже о себе самом. Я познал такую любовь, и у меня все еще есть эта любовь к ней. Но теперь я осознаю и другие вещи, себя самого, мое горе, дни моих страданий».