Тут до нас донесся голос со двора: какой-то священник звал Санчеса. Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его искал. Я сел и принялся рассматривать расположенные поблизости растения и камни, немного сместив фокус своего взгляда. Вокруг ближайшего куста мне с трудом удалось различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня ничего не вышло.
Потом я заметил, что Санчес возвращается.
– Я должен на некоторое время оставить вас, – сообщил он, подойдя ко мне. – У меня в городе встреча, и поэтому, возможно, мне удастся получить какие-нибудь сведения о ваших друзьях или, по крайней мере, выяснить, насколько безопасно передвигаться для вас.
– Хорошо. Вы вернетесь сегодня?
– Вряд ли, – ответил он. – Скорее завтра утром.' Должно быть, у меня на лице появилось сомнение, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо:
– Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Осмотритесь. Можете поговорить с любым из священников, но имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.Я понимающе кивнул.
Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес, проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая о том, все ли в порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека Лженсе-на, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие.
Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним присоединились еше человек десять свяшенносдужителей, которые расселись на скамьях, наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого внимания. Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из них посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось, каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои слова были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу и все стали собирать посуду, из церкви вышел еше один священник и принялся торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, иша, где сесть, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника, которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и тогда он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском:
– Разрешите сесть на вашу скамейку?
– Ла, пожалуйста, – ответил я.
Священник расположился рядом со мною и принялся неторопливо есть, тщательно пережевывая пищу и время от времени с улыбкой поглядывая на меня. Он был небольшого роста, жилистый и подтянутый, с черными как смоль волосами. Глаза у него были светло-карие.
– Вам понравилась еда? – поинтересовался он. Я держал тарелку на коленях. В ней еше оставалось немного кукурузы.