Меня как током ударило. Неужели речь шла о том самом Манускрипте? Я зашел в туалетную комнату и стал соображать, как быть. С одной стороны, мне вообще хотелось забыть обо всем этом. Мало ли о чем говорил незнакомец, может быть, о какой-нибудь другой древней книге.
Вернувшись на свое место, я откинулся в кресле и закрыл глаза, довольный тем, что инцидент исчерпан и что я, к счастью, не стал любопытствовать, что за манускрипт имелся в виду. Однако, просидев так некоторое время, я вспомнил восторг, который испытал там, на озере. А если этот человек действительно что-то знает о Манускрипте? Что тогда? Ведь если я не поинтересуюсь, то никогда и не буду знать этого.
Еще некоторое время я колебался, затем все-таки поднялся и направился в передний салон, где и обнаружил заинтересовавшего меня незнакомца. Кресло за ним пустовало. Я вернулся к себе и сообщил стюардессе, что хочу пересесть, потом перенес веши и устроился на новом месте. Спустя несколько минут я тронул этого человека за плечо.
– Простите, я слышал, что вы говорили про Манускрипт. Не тот ли, что найден в Перу?
Мой новый сосед удивился, затем насторожился.
– Да, тот самый, – неуверенно произнес он.
Я назвал себя и пояснил, что в Перу недавно побывала одна моя приятельница, от которой я и узнал о существовании Манускрипта. Его напряжение заметно спало, и он представился: Уэйн Добсон, ассистент Нью-йоркского университета, где преподает историю.
Во время нашего разговора я обратил внимание, что сидевший рядом со мной джентльмен раздраженно поглядывает на нас. Он сидел, откинувшись в кресле и пытался заснуть.
– Вы видели Манускрипт? – спросил я Добсона.
– Частями, – ответил он. – А вы?
– Нет, но приятельница рассказала мне о Первом откровении.
Сидевший рядом джентльмен раздраженно принял другую позу. Добсон взглянул в его сторону:
– Простите, сэр. Я понимаю, что причиняю вам беспокойство. Вас не очень затруднит поменяться со мной местами?
– Не затруднит, – откликнулся тот. – А наоборот, очень устроит.
Мы все вышли в проход между рядами. Потом я проскользнул в кресло у иллюминатора, а Добсон сел рядом.
– Расскажите, что вы слышали о Первом откровении, – попросил он.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Я полагаю, Первое откровение – это осознание того непостижимого, что вносит перемены в нашу жизнь, ощущение того, что рядом действует нечто иное, неведомое.
Сказав это, я почувствовал, что сморозил глупость.
Добсон заметил мое смущение.
– И что же вы думаете об этом откровении? – спросил он.
– Не знаю.
– Не правда ли, что все это несколько выходит за рамки здравого смысла? Наверное, для вас было бы лучше забыть о Манускрипте и вернуться к размышлениям в практических сферах?
Я усмехнулся и утвердительно кивнул.
– Ну что ж, обычная история. Хотя время от времени нам и посылаются откровения о том, что в жизни происходит что-то еще, мы склонны по привычке относить подобные идеи к области непостижимого, а затем подвергать сомнению возможность вообще постигнуть сокровенное. Вот почему необходимо Второе откровение. Как только мы поймем, что существование неведомого оправдано всей историей, осознание этого приобретет большую значимость.
– А потом, – добавил я, – уже как историк соглашаешься с всеобщим преобразованием, которое предрекает Манускрипт?
– Да.
– Как историк?