Я ничего не ответил, и от этого мой следователь, похоже, разъярился еше больше.
– Вот что я вам скажу, – заявил он. – Наказание за совершенное вами преступление предусматривает не один год тюрьмы. Вы не бывали в перуанской тюрьме? Может быть, вы, как все янки, сгораете от любопытства и хотите узнать, что собой представляют наши тюрьмы? Я могу вам это устроить! Понятно? Я могу это устроить!
Он с глубоким вздохом умолк. Потом поднес руку к глазам, по всей видимости, стараясь успокоиться, – Я здесь для того, чтобы выяснить, у кого имеются списки и откуда они поступают. Спрашиваю еше раз: откуда у вас эти переводы?
Вспышка его гнева заставила меня всерьез встревожиться. Своими вопросами я лишь усугублял свое положение. Что предпримет этот человек, если я не стану отвечать? Но ведь не мог же я назвать имена падре Санчеса и падре Карла!
– Мне нужно немного подумать, прежде чем я все вам расскажу, – наконец нашелся я.
На какой-то миг у меня создалось впечатление, что сейчас следователь разразится еше одной вспышкой гнева. Но потом внутреннее напряжение у него спало; он, похоже, очень устал.
– Даю вам срок до завтрашнего утра, – произнес он и жестом приказал стоявшему в дверях конвоиру увести меня. Я последовал за солдатом обратно в камеру.
Ни слова не говоря, я прошел к своей койке и лег, чувствуя крайнюю усталость. Пабло смотрел в окно через решетку.
– Вы говорили с падре Себастьяном? – поинтересовался он.
– Нет, это был другой священник. Он хотел узнать, откуда у меня списки.
– И что он говорил?
– Ничего. Я сказал, что мне нужно время подумать, и он дал мне срок до завтра.
– Этот человек что-нибудь говорил про Манускрипт? Я взглянул Пабло в глаза, и на этот раз он не опустил голову.
– Священник говорил, что Манускрипт подрывает освященные традицией истины, – сказал я. – А потом вышел из себя и стал угрожать.
Пабло, похоже, искренне удивился:
– Это был шатен в круглых очках?
– Да.
– Его зовут падре Костус. Что он еше говорил?
– Я не согласился с тем, что Манускрипт подрывает традиции, – ответил я. – Тогда он начал угрожать мне тюрьмой. Как вы считаете, он это серьезно?
– Не знаю, – проговорил Пабло. Он подошел и сел на свою койку напротив меня. Было видно, что у него есть еше какие-то соображения, но я так устал и был настолько напуган, что закрыл глаза. Проснулся я от того, что Пабло тряс меня.
– Время обедать, – сообщил юноша.
Мы поднялись за охранником наверх, где нам подали по тарелке жесткой говядины с картошкой. Двое мужчин, которых мы видели в прошлый раз, вошли после нас. Марджори с ними не было.
– А где Марджори? – обратился я к ним, стараясь говорить шепотом. Они пришли в ужас от того, что я заговорил с ними, а солдаты пристально посмотрели на меня.
– Думаю, они не говорят по-английски, – сказал Пабло.
– Но где же она? – грустно произнес я.
Пабдо что-то сказал в ответ, но я опять не слушал его. Мне вдруг представилось, что я куда-то убегаю, мчусь по какой-то улочке, а затем ныряю в дверь, ведущую к свободе.
– О чем вы думаете? – спросил Пабло.
– Мне почудилось, что я вырвался на свободу, – ответил я. – АО чем вы говорили?