В Лангедоке, находившемся под призрачным покровительством королей Германии, центром манихейства стал город Альби, из-за чего французских манихеев стали называть альбигойцами, наряду с их греческим наименованием — катары, что значит «чистые». Их община делилась на «совершенных», «верных» и мирян. «Совершенные» жили в безбрачии и посте, обучая «верных» и напутствуя умирающих, которые на одре смерти принимали посвящение в «совершенные», чтобы спастись от уз материального мира. Миряне, сочувствующие катарам, переводили на народные языки книги Ветхого Завета как героические сказания, чем понемногу изменяли идеалы рыцарства, а тем самым и стереотип поведения своих читателей. Остальное довершила антипатия провансальцев к французам как к чуждому и агрессивному этносу. К 1176 г. большая часть дворянства и духовенства Лангедока стали катарами, а меньшая часть и крестьяне предпочитали молчать и не протестовать.
Религиозные воззрения и разногласия сами по себе не повод для раздоров и истребительных войн, но часто являются индикатором глубоких причин, порождающих грандиозные исторические явления. Распространенное мнение, что пламенная религиозность средневековья породила католический фанатизм, от которого запылали костры первой инквизиции, — вполне ошибочно. К концу XI в. духовное и светское общество Европы находилось в полном нравственном упадке. Многие священники были безграмотны, прелаты получали назначения благодаря родственным связям, богословская мысль была задавлена буквальными толкованиями Библии, соответствовавшими уровню невежественных теологов, а духовная жизнь была скована уставами клюнийских монахов, настойчиво подменявших вольномыслие добронравием. В ту эпоху все энергичные натуры делались или мистиками или развратниками.
[подробно 47, с. 170–173]А энергичных и пассионарных людей в то время было много больше, чем требовалось для повседневной жизни. Поэтому-то их и старались сплавить в Палестину, освобождать Гроб Господень от мусульман, с надеждой, что они не вернутся.
Но ехали на Восток не все. Многие искали разгадок бытия, не покидая родных городов, потому что восточная мудрость сама текла на Запад. Она несла ответ на самый больной вопрос теологии: Бог, создавший мир, благ; откуда же появились зло и сатана?
Принятая в католичестве легенда о восстании обуянного гордыней ангела не удовлетворяла пытливые умы. Бог всеведущ и всемогущ! Значит, он должен был предусмотреть это восстание и подавить его. А раз он этого не сделал, то он повинен во всех последствиях и, следовательно, является источником зла.
Для подавляющего большинства людей, входивших в христианские этносы средневековья, сложные теологические проблемы были непонятны и ненужны. Однако потребность в органичном, непротиворечивом мировоззрении была почти у всех христиан, даже у тех, кто практически не верил в догматы религии и, уж во всяком случае, не думал о них.
Характер и система мировоззрения имели практический смысл — отделение добра от зла и объяснение того, что есть зло. Для средневекового обывателя эта проблема решалась просто — противопоставлением Бога дьяволу, т. е. путем элементарного дуализма. Но против этого выступили ученые теологи, монисты, утверждавшие, что Бог вездесущ. Но коль скоро так, то Бог присутствует в дьяволе и, значит, несет моральную ответственность за все проделки сатаны.
На это мыслящие люди возражали, что если Бог — источник зла и греха, пусть даже через посредство черта, то нет смысла почитать его. И они приводили тексты из Нового Завета, где Христос отказался вступить в компромисс с искушавшим его дьяволом.