Творческий взрыв и последовавшее за ним развитие еврейской философской мысли привели к созданию Каббалы, в которой стала явной тенденция к философско-ритуальному воспроизведению домоисеевых оргиастических культов. Но с христианскими гностиками у неоиудаизма не было и тени согласия. То ли тут вопияла кровь первых христианских мучеников, например архидиакона Стефана, побитого камнями в 35 г., и жертв фанатиков Бар-Кохбы, то ли евреев отталкивала эллинская смелость мысли, выражавшаяся в строгой последовательности, когда любой логически безупречный вывод считался достоверным, подобно непосредственно наблюдаемому факту. Эпизоды из Ветхого Завета отпугивали христианских неофитов от традиционного иудаизма, а уж о контакте христианства с талмудизмом и речи быть не могло. Поэтому во II в. среди христиан наблюдается стремление разграничить учение Ветхого и Нового Заветов и обосновать это теологически. При этом логически следовало, что Яхве, бог Моисея, отнюдь не тот Элои, к которому воззвал распятый Христос; следовательно, сходство древнего еврейского однобожия, по существу почитания племенного бога евреев, и христианского единобожия — мнимо.
Различие между богом Ветхого Завета и евангельским Богом формулировалось христианскими гностиками так: «Первый запрещает людям вкушать от древа жизни, а второй обещает дать побеждающему вкусить «сокровенную манну» (Апокалипсис 2, 17). Первый увещевает к смешению полов и к размножению до пределов ойкумены, а второй запрещает даже одно греховное взирание на женщину. Первый обещает в награду землю, второй — небо. Первый предписывает обрезание и убийство побежденных, а второй запрещает то и другое. Первый проклинает землю, а второй ее благословляет. Первый раскаивается в том, что создал человека, а второй не меняет симпатий. Первый предписывает месть, второй — прощение кающегося. Первый требует жертв животных, второй от них отвращается. Первый обещает иудеям господство над миром, а второй запрещает господство над другими. Первый позволяет евреям ростовщичество, а второй запрещает присваивать незаработанные деньги (военная добыча в то время рассматривалась как оплата доблести и риска). В Ветхом Завете — облако темное и огненный смерч, в Новом — неприступный свет; Ветхий Завет запрещает касаться ковчега завета и даже приближаться к нему, т. е. принципы религии — тайна для массы верующих, в Новом Завете — призыв к себе всех. В Ветхом Завете — проклятие висящему на дереве, т. е. казнимому, в Новом — крестная смерть Христа и воскресение. В Ветхом Завете — невыносимое иго закона, а в Новом — благое и легкое бремя Христово».
[162]Этот трактат приписан Маркиону — христианскому гностику середины II в.
Взгляд Маркиона на Космос разъяснил его ученик Апеллес (умер ок. 180 г.). Единое начало — нерожденный бог — сотворило двух главных ангелов. Один, «знаменитый и славный», сотворил мир; другой, «огненный», враждебен богу и миру. Следовательно, мир, как творение доброго ангела, благостен, но подвержен ударам злого, «огненного», отождествленного с Яхве Ветхого Завета.
[163]Это учение, утверждающее наличие метафизического Зла, угрожающего культуре и природе (биосфере), отсутствует в Ветхом Завете. Там грехом считается нарушение «закона», т. е. предписания, как акция непослушания. Сатана упомянут только в Книге Иова, но и здесь он не соперник и не враг бога, а его сотрудник. Бог и сатана вместе осуществляют жестокий эксперимент над беззащитным и невинным Иовом, а потом угрозами зажимают ему рот. Зато в Евангелии Христос отказывается от общения с дьяволом, говоря: «Отыди от меня, сатана!» Таким образом, оказывается, что смысл Ветхого и смысл Нового Заветов противоположны.
Но если так, то почему христианская церковь ввела Ветхий Завет в состав священных книг? Для решения этого вопроса необходимо обозреть расстановку сил в конце II в. и в III–IV вв.