До тех пор пока мусульманство в Золотой Орде было одним из терпимых исповеданий, а не индикатором принадлежности к суперэтносу, отличному от степного, в котором восточные христиане составляли большинство населения, у русских не было повода искать войны с татарами, как ранее — с половцами. Татарская политика на Руси «выражалась в стремлении… всячески препятствовать консолидации, поддерживать рознь отдельных политических групп и княжеств».
[997]Именно поэтому она соответствовала чаяниям распадавшейся державы, потерявшего пассионарность этноса. Процесс этот, как было показано выше, начался еще в XII в. и закончился, как мы знаем из общедоступной истории, в XIV в., когда наступила эпоха «собирания» земель. Совершенно очевидно, что здесь дело было не в слабых татарских ханах Сарая, а в новом взрыве пассионарности.
Таким образом, заслуга Александра Невского заключалась в том, что он своей дальновидной политикой уберег зарождавшуюся Россию в инкубационной фазе ее этногенеза, образно говоря, «от зачатия до рождения». А после рождения в 1380 г. на Куликовом поле новой России ей никакой враг уже не был страшен.
И наконец, чтобы покончить с побочной, т. е. историографической, темой, необходимо развеять еще один миф. В Монголии после смерти Угэдэя создались две партии, крайне враждебные друг другу. Во главе первой стоял царевич, а с 1246 г. — хан Гуюк, вторую возглавляли Батый и дети Тулуя (Толуя), старший из которых — Мункэ — был другом Батыя. Мункэ поддерживали несториане, Гуюк искал союза с православными.
У Монголии было два сильных врага: багдадский халиф и папа.
Сила монголов была в мобильности. Они могли выиграть маневренную войну, но не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в союзе с русскими и греками, или на халифа, при поддержке армян и персидских шиитов?
Батый обеспечил престол Мункэ, тем самым обратив силы Монголии на Багдад и освободив от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром Невским надежно защищает его от нападения с Запада, и был прав. Таким образом, ход событий сложился в пользу «христианского мира», но не вследствие «героического сопротивления русских», русским ненужного,
[998]а из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и если бы не вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию, Иерусалим был бы освобожден.
На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в полувековой междоусобной войне (1259–1301). Итак, походы монголов 1201–1260 гг. есть история пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва, погашенного энтропией. Поэтому поиски здесь правых и виноватых или добрых и злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных процессов. Они только мешают разобраться в механизмах изменений причинно-следственных связей в сложных вариантах суперэтнических контактов.
168. Путем зерна
Диалектика природных явлений предполагает обязательное сочетание жизни и смерти. Согласно закону отрицания отрицания, смерть есть необходимое условие для продолжения любого процесса жизни, и когда в поле зрения наблюдателя находились короткие отрезки линейного времени, этот тезис не вызывал сомнений даже у древних греков.
Однако к длинным отрезкам времени они относились иначе. «Только горы вечны, да Полярной звезды никто не сдвинет», — говорил герой античной драмы, настолько умный, что даже Олимпийцев считал смертными или, точнее, возникшими и конечными. Римляне были проще и называли свою столицу «Вечным городом», а их культурные наследники, европейцы, полагают вечным линейный прогресс и очень сердятся на тех философов истории, которые говорят об упадках цивилизаций. Обыватель, даже в стенах академий, готов допустить, что исчезнет кто-то, но не он и его институт.