Победа династии Тан на время оживила фубин. По указу 650 г. командирам кроме земельного участка было положено денежное жалованье, и, хотя система занесения в «гражданские подворные реестры» не была изменена, воинство фубин подчинялось не гражданской администрации, а окружным военачальникам
[1187]. Фубин было использовано, однако, не против внешнего врага, а для укрепления династии, непопулярной в массах китайского населения. Большая часть войск фубин была сконцентрирована вокруг столицы, а не на границах. Пограничные же войска, или конно-стрелковая стража, пополнялась путем найма кочевников
[1188].
Политика компромисса с китайским населением сделала ненужными войска фубин. Указом 723 г. эта система была практически упразднена, и желавшие продолжать военную карьеру поступали в пограничные войска, а указ 735 г. упразднил ее и юридически
[1189]. Этим актом закончилось расслоение китайской и некитайской половины империи, слияние которых оказалось невозможным. С этого времени в Хэдуне начал складываться особый этнический субстрат. Пограничная стрелковая армия оказалась единственным прибежищем всех осевших в Китае некитайцев, для которых национальный подъем китайского населения не сулил ничего доброго. Только преданность династии, перерождение которой они не хотели замечать, еще связывала профессиональную армию и многомиллионный народ, ненавидевшие друг друга.
Борьба имперского и китайского начал нашла свое отражение и в литературе. Китайская поэзия эпохи Тан проникнута наивным пацифизмом, за которым легко увидеть оппозиционные настроения и замаскированное осуждение правительственной политической линии. Обратная точка зрения дошла до нас, как это ни странно в корейских переводах или переделках древних стихов тех воителей, которые после поражения своей страны пошли на службу к победителю, императору Тайцзуну.
Имена некоторых корейцев — танских полководцев — сохранились для истории, как, например, Хэчи Чжан-чжи и Гао Сянь-чжи, но поэты, воспевшие подвиги корейских войск эпохи Тан, жили в XV в.
[1190].
Трудно сказать с уверенностью, использовали ли они старые корейские стихи, или сделали перевод созвучных им китайских, или сами воплотили живую традицию военной славы, дошедшую до них через восемь веков, но так или иначе ситуация, описанная ими, неповторима и вполне соответствует эпохе, интересующей нас.
Можно думать, что эти воспоминания были созвучны настроениям поздних поэтов и они сознательно воскресили минувшее.
Сравнение той и другой линии развития поэзии наглядно свидетельствует о внутренней борьбе, раздиравшей империю Тан и великолепную столицу Чанъань:
Над Западным морем луна восходит…
Ветер с границы сердце волнует.
Свет переходит гор границы —
Вся необъятность меняет облик!
Рвутся к просторам войска Китая,
Конница варваров ищет бреши.
Вражеской флейты ночное пенье
Нас отравляет тоской по дому…
Воет северный ветер в верхушках деревьев,
На снегу блеск луны ледяной.
На границе за тысячу ли от родных
Стал на стражу я с длинным мечом.
Грозен посвист мой…
Грозен пронзительный крик.
Нет преград для меня на земле.
Коней напоив, через реку прошли —
Вода ледяная, а ветер остер.
Усталое солнце садится вдали.
Я мрачно гляжу на Линь-тао простор.
Во время сражений былых, говорят,
Высок и отважен был дух у солдат.
Теперь же рассеялось все, как в пустыне,
Лишь кости убитых белеют в полыни.
Ким Чон Со
Мы взнесли над Чанбэксаном знамя,
Туманган переходили вброд.
Эй вы, горе-мудрецы, скажите,
Трусами считаете ли нас?
А кого изобразит художник
Для покоев славных в Линянгэ?[1194]