Конец работы посвящен вопросу о веротерпимости татар, вытекающей якобы из их религиозных представлений, но, однако, необходимо установить, что Веселовский дает совершенно иную картину, нежели Банзаров, и вместе с тем делает ту же ошибку, смешивая в одно целое: 1) культ природы, 2) магию и приметы и 3) экстатические манипуляции шаманских медиумов. Подобно Банзарову, он принимает исторически сложившийся синкретизм за догматику положительной религии.
Вернемся к Банзарову. При внимательном прочтении его книги немедленно возникают вопросы:
1) С какими духами имеют дело шаманы? С духами ли умерших, т. е. онгонами, или с духами природы — земли = этуген (что следует из именования шаманок-идоган)?
[1, с. 16]2) Какое отношение имеют шаманские духи к главному богу — Небу?
3) Почему главному богу шаманы никак не поклоняются и даже игнорируют его?
4) Банзаров пишет, что «Небо» нельзя считать тождественным с богом,
[1, с. 7–8]так как Небо монголы представляли Правителем мира, вечным Правосудным и Источником жизни. А что же тогда бог?
5) Банзаров усиленно и тенденциозно старается представить Небо безличным и сообщить культу Неба в XIII в. деизм, который он наблюдал в XIX в., хотя факты, приводимые им ниже из источников XIII в., противоречат этому.
6) Банзаров выводит культ огня из зороастрийской Персии, вопреки своему первоначальному утверждению об автохтонности шаманизма. Верный предвзятому мнению об автохтонности черной веры, Банзаров смешивает в одно религиозные понятия хуннов III векадо н. э., тюрков VI века н. э., монголов XIII века и бурят XIX века. Естественно, что эти различные культуры увязать в единую систему невозможно, но это и нужно было Банзарову, боровшемуся с шаманизмом с позиций буддизма.
[1, с. 45–46]Чрезвычайно ценные сведения о древней религии монголов мы можем найти у Вельгельма Рубрука, монаха-минорита, ездившего к Мангу-хану и весьма интересовавшегося вопросами религии. Он предпринял свое путешествие, дабы убедиться, что Сартак, сын Батыя, действительно христианин, как ему сообщили его осведомители — черноморские купцы. Оно так и оказалось, но любопытно, что секретарь Сартака, Койяк запретил Рубруку говорить Батыю, что Сартак — христианин, сказав: «Он не христианин, а Моал».
[6, с. 114]Рубрук был возмущен тем, что татары путают религии и нации, однако надо думать, что Койяк, сам несторианин, понимал, что говорил. Когда Рубрук прибыл к Мангу-хану, то ему удалось участвовать в религиозном диспуте, где мусульмане и христиане, объединившись на платформе единобожия, полемизировали с буддистами. Тогда высказал свою точку зрения и Мангу-хан. Он сказал: «Мы, Моалы, верим в единого Бога, которым мы живем и которым умрем…» Волю бога узнавали через прорицателей.
[6, с. 173–174]Это и было credo монгольской веры, столь сокращенно записанное Рубруком. Очевидно, ее и имел в виду Койяк, противопоставляя монголов христианам, и несомненно, что эта доктрина значительно отличается от описанного Банзаровым политеизма. Но можно ли все-таки считать ее монотеизмом?