Надо отдать должное К. Ясперсу: он последователен. Его постулат о значении «осевого времени» для создания «философской веры», которая заменит доосевые религии, это постулат предвзятости, а не результат наблюдения. Он сам это понимает, утверждая в ранней работе «Психология мировоззрений», что мировоззрения можно рассматривать как выражения разных психологических типов. При этом, разумеется, их сравнение по ценности, т. е. по степени истинности, неуместно. Различие мировоззрений исключает возможность взаимопонимания людей разных этносов или разных культурных регионов, за исключением того, что лежит в сфере рациональности: наука, экономика, право. Но вот «экзистенциальная коммуникация» адептов философской веры способна преодолеть этническую ограниченность и, добавим от себя, органичность. Так, ли?
Но мало этого, Ясперс отлично понимает, что все культурные ценности, материальные и духовные, созданы коллективами людей, объединенных в природные системные целостности, т. е. в этносы. Человек всегда работает для своих близких и в своем ландшафте, на базе опыта предков – своих, а не чужих. Поэтому-то человеческие творения разнообразны, но отнюдь не калейдоскопичны и не беспорядочны. Что же тогда можно вынести за скобки этнических типов и считать «экзистенциальной коммуникацией»? Только осознанное незнание «последних» истин, трактующих о смысле жизни. Только оно одно может объединить философов Китая, воспитанных на чтении нравоучений Конфуция, с пандитами Индии, почитающими Вишну – консервацию жизни и Шиву – изменение через смерть, с богословами Византии и естествоиспытателями Западной Европы. Позитивные системы всегда различны и взаимоисключающи. Обща только пустота, т. е. бездна.
Однако, согласно Ясперсу, «Пустота» не ничто, а нечто трансцендентное мысли и потому лежащее за пределами любого возможного знания: мифологического, богословского или научного. С этой точки зрения любое объединение людей вокруг любой позитивной истины должно быть неподлинным, даже неполноценным. Ведь вокруг любого позитивного тезиса возникают споры, а тем самым противоречия, а вот о кантовской трансценденции или «шуньяте» Нагарджуны (II в. н. э.) говорить нечего. Поэтому при отсутствии знания не возникает разногласий и осуществляется экзистенциальное объединение, упраздняющее разнообразие как принцип.
По существу, в плане истории мысли, экзистенциализм – это изощренный вариант философского иконоборчества и попытка ухода от христианства к иудаизму.
[433]Поэтому в число предшественников Ясперса, пусть не идейных, но исторических, следует зачислить Жана Кальвина и в какой-то мере Иоанна Скота Эригену, а в число противников его учения – Пелагия и естествоиспытателей, изучающих окружающий нас мир, а также историков как эрудитской школы, так и теоретиков, например О. Тьерри, стремившихся уловить каузальные связи и закономерности процессов, протекавших реально в реальном времени. Цепи этих двух направлений противоположны. В отличие от естествоиспытателей и теологов, изучающих то, что есть, Ясперс хочет, «пребывая в истории, выйти за пределы всего исторического, достигнуть всеобъемлющего, что недоступно нашему мышлению, но коснуться чего мы все-таки можем – пояснить смысл истории».
[434]Но если экзистенциализм – концепция последовательная, то и мы, естественники, не уступим спекулятивной философии. Не пытаясь открыть смысл истории, мы хотим описать феномен и, исходя из внутренней логики его развития, указать причины появления концепции, с нашей точки зрения несправедливой. И сделать это надлежит не на основе философских постулатов, которые каждый может выбирать по своему вкусу, а на почве фактов и изложенной выше схемы. Предметом спора будет проблема «осевого времени».
Нет!