Но коль скоро так, то мы не только не решили поставленную задачу, но даже усложнили ее. Неужели опять тупик? Нет, путь вперед есть, и он откроется нам, как только мы обратимся за аналогиями к другим наукам. Начиная с XVII в. в физике дебатировался вопрос – состоит ли свет из частиц (корпускул) или представляет собой волны в эфире? Обе концепции имели столь серьезные «недостатки, что ни одна из них не могла возобладать. Спор был разрешен лишь в середине 20-х годов XX в. с появлением квантовой механики. Современные физики считают, что свет – не волна, не частица, а то и другое одновременно и может проявлять обе группы свойств. На этой основе был сформулирован широко известный принцип неопределенности, согласно которому при наличии двух сопряженных физических переменных (например, импульса и координаты или энергии и времени) может быть установлено значение той или другой, а не обеих вместе.
В этнических феноменах тоже налицо две формы движения – социальная и биологическая. Следовательно, тем или иным способом в том или ином аспекте исследования может быть описана либо та, либо другая сторона сложного явления. При этом точность описания и его многосторонность взаимно исключают друг друга. Отметив это, применим принцип неопределенности к нашему материалу.
Прежде всего сменим аспект: вместо объединения методов обеих школ разграничим сферы их применения. Ясно, что наблюдаемые непосредственно исторические явления группируются по культурно-историческому принципу, а всемирно-историческая схема для фактов – прокрустово ложе. Но также ясно, что сущность явлений, не доступная визуальному наблюдению, при отсеивании локальных черт подлежит компетенции всемирно-исторической концепции, а отмечаемая и доказанная культурно-исторической школой дискретность (прерывность) развития – просто одно из свойств единого, но очень сложного процесса.
Затем изменим подход. В прошлом веке история изучалась двояко: в гимназиях совместно с географией, в университетах – с филологией. В наше время второй способ восприятия предмета возобладал, и во главу угла стало ставиться источниковедение. Однако тут есть большая опасность: историк рискует оказаться в плену у автора источника и может попросту начать пересказывать прочитанное, стараясь передать его содержание как можно ближе к тексту. Но ведь древний автор руководствовался идеями, для нас неприемлемыми, и его читатели, имея иную, чем мы, систему ассоциаций, воспринимали написанное им не так, как читатель нашего времени. Это значит, что если бы Геродот или Рашид ад-Дин писали для нас, то они те же мысли подали бы иначе. А при буквальной передаче текста мы не улавливаем того смысла, ради которого текст был написан. И, наконец, автор древнего источника, естественно, опускал истины банальные, общеизвестные в его время. Но нам-то именно они неизвестны и особенно интересно. Поэтому каждый источник для потомков – криптограмма, и восстановление его истинного смысла – дело трудное и не всегда выполнимое. Достаточно вспомнить споры вокруг «Слова о полку Игореве». И нет никакой гарантии, что к существующим ныне гипотетическим интерпретациям не прибавятся еще несколько, столь же обоснованных и убедительных. Короче, для нашей постановки проблемы источниковедение – это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче – осмыслению исторического процесса.
Другое дело – гимназическая методика. Возьмем из источников то, что там бесспорно – голые, немые факты, и наложим их на канву времени и пространства. Так поступают все естественники, добывающие материалы из непосредственных наблюдений природы. И тогда окажется, что факты, отслоенные от текстов, имеют свою внутреннюю логику, подчиняются статистическим закономерностям, группируются по степени сходства и различия, благодаря чему становится возможным их изучение путем сравнительного метода.