Плоды рук человеческих имеют изначальное отличие от творений природы. Они выпадают из конверсии биоценоза, где идет постоянный обмен веществом и энергией, поддерживающий биоценозы как системные целостности. Человеческое творчество вырывает из природы частицы вещества и ввергает их в оковы форм. Камни превращаются в пирамиды или Парфенон, шерсть – в пиджаки, металл – в сабли и танки. А эти предметы сами по себе лишены саморазвития; они могут только разрушаться. На это принципиальное различие природы и техники в широком смысле обратил внимание С.В. Калесник. Однако не всё, испытавшее на себе воздействие человека, «покинуло» природу
[143]. Поле пшеницы, арык, стадо коров или домашняя кошка по-прежнему остаются в ней, несмотря на воздействие человека. Итак, антропосфера занимает промежуточное положение между мертвой техносферой и живой природой. Но коль скоро так, то они находятся в оппозиции. И тут уместно ввести поправку географа Ю.К. Ефремова к оценке ноосферы, которую он назвал «социосферой»
[126].
Но так ли уж разумна «сфера разума»? Ведь она заменяет живые процессы, обогатившие нашу планету запасами конденсированной энергии, укрытой в почвах и осадочных породах, в каменном угле и нефти. Былая жизнь микроорганизмов подарила нам кислородную атмосферу и озоновый слой, спасающий нас от убийственных космических излучений. Растения, покрывающие землю, – это фабрики фотосинтеза, перерабатывающие свет в живую материю. Животные – наши меньшие братья – регулируют биоценозы и сообщают им устойчивость.
А что дала нам ноосфера, далее если она действительно существует? От палеолита остались многочисленные кремневые отщепы и случайно оброненные скребки да рубила; от неолита – мусорные кучи на местах поселений. Античность представлена развалинами городов, а Средневековье – замков. Даже тогда, когда древние сооружения целиком доходят до нашего времени, как, например, пирамиды или Акрополь, это всегда инертные структуры, относительно медленно разрушающиеся. И вряд ли в наше время найдется человек, который бы предпочел видеть на месте лесов и степей груды отходов и бетонированные площадки. А ведь техника и ее продукты – это овеществление разума. Что же касается произведений гениальных поэтов или философов, то они остаются в памяти людей, не образуя никакой особой «сферы».
Короче говоря, как бы ни относиться к идее существования ноосферы, полярность техники и жизни как таковой неоспорима
[114], но в наше время определилась ясная тенденция к снижению этого противоречия.
В концепции уделено так много внимания описанию пассионарности не потому, что автор придает ей значение решающего фактора. Учение о пассионарности привлечено лишь для того, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся при однобоком изучении этногенеза. Не замена учения о примате социального развития в истории, а дополнение его бесспорными данными естественных наук – вот цель теоретического введения, необходимого для исторического синтеза
[32].
Теперь целесообразно показать соотношение между четырьмя главными группами причинных воздействий на этнические процессы. Две из них – высшего ранга, две – подчиненные. В общем виде это будет схема, но именно схема нужна для отделения случайного от закономерного, постоянно сопрягающихся в любой из исторических и географических дисциплин, ибо и те и другие изучают переменные величины, изменяющиеся во времени и воздействующие на этногенез.
Ясно, что главным фактором общественного развития является рост производительных сил, вследствие чего имеет место изменение производственных отношений, а тем самым и организации общества.