Его поразило необычное изобилие изречений, метафор и образов, связанных с биологическим рождением, которое он обнаружил в этом историческом материале. Военные и политики, описывая критические ситуации и объявляя войны, как правило, используют термины, которые в равной мере применимы к околородовым страданиям. Они обвиняют врага в том, что он «душит и подавляет нас», «выжимает из наших легких последний вздох», «ограничивает нас» и «не дает нам достаточно места для жизни» («Lebenstraum»Гитлера). Столь же часто встречаются упоминания о темных пещерах, туннелях и запутывающих лабиринтах, об опасных пропастях, в которые нас могут столкнуть, и об угрозе поглощения пучиной или потопом. Сходным образом, обещание решения проблемы также приходит в форме околородовых образов: лидеры говорят, что поведут нас «к свету на другом конце туннеля», «выведут нас из лабиринта» и гарантируют, что после того, как угнетатель будет побежден, все снова «вздохнут свободно».
Объектами исследования Ллойда де Моза были Александр Великий, Кайзер Вильгельм II, Адольф Гитлер, Хрущев и Кеннеди. Он также обнаружил символизм, связанный с рождением, в заявлениях адмирала Шимады и посла Кюрасса перед нападением на Пирл-Харбор. Особенно пугающим было использование околородового языка в связи со взрывом атомной бомбы в Хиросиме. Самолет носил имя матери пилота, Энолы Гэй, бомбе дали прозвище «Малыш», и кодовое сообщение, посланное в Вашингтон в качестве сигнала об успешном взрыве, гласило: «Дитя родилось». С начала нашей переписки, Ллойд де Моз собрал много дополнительных исторических примеров и уточнил свое положение о том, что наша память о родовой травме играет важную роль в социальном насилии.
Дальнейшую поддержку этих идей можно найти в отличной книге Сэма Кина«Лики врага» (The Faces of the Enemy). Кин собрал выдающуюся коллекцию военных плакатов, комиксов и карикатур из различных исторических периодов и культур. Он показал, что способ описания и изображения врага во время войны или революции представляет собой стереотип, который претерпевает лишь незначительные изменения и очень мало зависит от действительных характеристик соответствующей культуры. По мнению Кина, образы, приписываемые врагу, по существу, являютсяпроекциями вытесненных не признанных теневых аспектов нашего собственного бессознательного ума1. И хотя мы, безусловно, нашли бы в человеческой истории примеры «просто войн», те, кто начинают военные действия, как правило, заменяют внешние мишени элементами собственной психики, с которыми надлежит иметь дело в личном самоисследовании.
Теоретическая схема Сэма Кина конкретно не включает в себя околородовую сферу бессознательного. Однако, анализ его материалов обнаруживает преобладание символических образов, характерных для БПМ-II и БПМ-III. Врага обычно изображают в виде опасного спрута, злого дракона, многоголовой гидры, гигантского ядовитого тарантула или даже поглощающего Левиафана. К другим часто используемым символам относятся злобные хищные птицы или кошки, чудовищные акулы и зловещие змеи, в особенности, гадюки и удавы. Сцены, изображающие удушение или раздавливание, зловещие водовороты и коварные зыбучие пески, также в изобилии присутствуют на изображениях времен войн, революций и политических кризисов. Сопоставление рисунков, отражающих околородовые переживания в необычных состояниях сознания, и исторических художественных документов, собранных Ллойдом де Мозом и Сэмом Кином, служит впечатляющим доказательством околородовых корней человеческого насилия.