Я проснулась у себя в гамаке, одетая в принесенные Флориндой вещи. Автоматически, почти без мыслей, я вышла из дома и прошла во двор меньшего дома. Дверь была закрыта. Я несколько раз постучало, потом позвала, но никто не ответил. Я попыталась влезть в дом через окно, но окна тоже были на замке. Это так потрясло меня, что слезы навернулись на глаза. Я взбежала на холм на маленькую поляну рядом с дорогой, -единственное место, где можно запарковать машину. Фургона Исидоро Балтасара здесь не было. Я некоторое время шла вдоль грунтовой дороги, ища свежие следы колес автомобиля. Но их тоже не было.
Расстроенная более чем когда бы то ни было, я вернулась в дом. Зная, что бесполезно искать женщин в их комнатах, я остановилась в центре внутреннего дворика и завопила, зовя Флоринду на самых верхних нотах. Не было ни звука, кроме эха моего собственного голоса, разносившегося вокруг меня.
Бесчисленное количество раз я припоминала, что сказала Флоринда, но не могла ничего понять. Единственная вещь, в которой я могла быть уверена, -- это то, что Флоринда заходила ко мне в комнату в середине ночи, чтобы принести вещи, которые сейчас на мне. Ее посещение и заявление, что Исидоро Балтасар возвратился, должно быть, вызвали у меня живые сны.
Чтобы прекратить свои спекуляции о том, почему я одна в доме -- казалось, не было даже смотрителя, -- я начала мыть полы. Уборка всегда оказывала на меня успокаивающий эффект. Я убрала все комнаты и кухню, когда услышала специфический звук мотора фольксвагена. Я выбежала на холм и так бурно бросилась к Исидоро Балтасару, прежде чем он выбрался из фургона, что повалила его на землю.
-- Я все еще не могу ничего понять, -- смеялся он, крепко обнимая меня. -- Ты была единственной, о ком нагваль говорил мне так много. Знаешь ли ты, что я чуть не умер, когда они приветствовали тебя?
Он не ждал, пока я что-нибудь скажу, но снова сжал меня в объятиях и, смеясь, опустил на землю. Затем, как будто какой-то ограничивающий барьер разрушился внутри у него, он начал говорить без остановки. Он сказал, что знал обо мне уже год; нагваль говорил, что вверяет ему таинственную девушку. Метафорически он описал ее: "двенадцать часов утра ясного дня, ни ветреного, ни тихого, ни холодного, ни теплого, что-то среднее между всем этим, руководимое лишь безумием".
Исидоро Балтасар сознался, что был настоящим ослом, когда немедленно решил, что нагваль так представляет ему его подружку.
-- Что это еще за подружка? -- коротко оборвала его я.
Он сделал резкое движение рукой, решительно недовольный моими словами. -- Это рассказ не о фактах, -- огрызнулся он. -Речь идет о представлениях. Ты можешь видеть, какой я идиот. -Его раздражение быстро сменилось чудесной улыбкой. -Представляешь, я на самом деле поверил, что сам смогу узнать, кто эта девушка. -- Он остановился на мгновение, потом тихо добавил, -- я даже представлял замужнюю женщину с детьми при этом поиске.
Он глубоко вздохнул, затем ухмыльнулся и сказал:
-- Мораль этой истории в том, что в мире магов каждый должен свести на нет свое эго, или всем нам конец. Ведь в этом мире нет способа для таких нормальных людей, как мы, предсказывать что-либо.
Потом, заметив, что я плачу, он взял меня за плечи и, удерживая на расстоянии длины рук, тревожно и внимательно посмотрел на меня.
-- Что с тобой, нибелунга?
-- Ничего, на самом деле ничего, -- я смеялась между всхлипами, вытирая слезы. -- У меня нет абстрактного ума, который может беспокоиться о мире абстрактных историй, -добавила я таким циничным тоном, каким только могла. -- Я беспокоюсь о здесь и теперь. Ты даже не представляешь, что я пережила в этом доме.