На полпути к Парижу нам навстречу пронеслась пара воющих сиренами пожарных машин. Я был несколько расслаблен оттого, что все получилось, поэтому не обратил на них особого внимания. Днем позже я услышал по радио в местных новостях о пожаре в одной из пригородных гостиниц. Огнем было объято все здание, погибло одиннадцать человек. В тот день мы опередили преследователей Макса всего на какую-то пару десятков минут. Но дело, как я и надеялся, к тому моменту уже было закончено. Макс летел по фальшивому паспорту из Парижа в Гонконг, На середине пути, во время одного из приземлений, кажется, в Бангкоке, он должен был выйти и сменить самолет на… Впрочем, не помню я таких тонкостей. В конце концов, билетами занимался не я. Кажется, он должен был лететь куда-то в Штаты. Или, может быть, в Австралию. Или в Южную Африку. Я не помню. В последнее время меня стала подводить память. Зато я точно помню, о чем мне рассказал Макс перед тем, как я отвез его в аэропорт.
Остаток той ночи мы сидели в агентстве и курили прямо у меня в кабинете. Софи, не задавая лишних вопросов, промыла и заклеила Максу бровь, принесла из магазина огромный пакет с бутербродами и чаем и ушла, сказав, что ее рабочий день давно закончился и уже скоро начнется новый. Иногда для помощника умение не задавать лишних вопросов бывает самым важным качеством.
Я ни о чем не спрашивал Макса. Для меня то, что он остался в живых, было в тот момент важнее всего остального. Макс заговорил сам:
— Раз ты не отправил меня в сумасшедший дом…
— То я стал пользоваться твоим доверием, — продолжил я за своего приятеля, впервые после звонка Эндгера от души рассмеявшись.
— Нет. То есть да. Тьфу на тебя. — Макс сделал вид, что рассердился. — В общем, слушай, что я там нарыл. И не отпирайся потом, что я не предупреждал тебя, как это опасно. В последний месяц работы над коллайдером, как раз где-то после нашего с тобой разговора, я понял, что все-таки что-то там не так. Сначала я подумал, что просто перегрузился, постоянно читая нытье, жалобы и угрозы касательно коллайдера, которые приходили на мой ящик тысячами. Затем я понял, что это что-то иное. У меня словно глаза раскрылись. До того дня я и вправду был этакий повернутый на науке яйцеголовый, который ничего, кроме формул, не видит. Но в тот день я прозрел. Я шел по коридору ЦЕРНа и думал о чем-то своем, когда вдруг осознал, что из нескольких встреченных мной только что людей я не знаком ни с одним. Я сперва додумал, что это какая-то новая международная группа или что новая страна присоединилась к Центру и прислала своих ученых, хотя я ничего об этом и не слышал. А в следующие несколько дней я обнаружил, что не знаю вообще почти никого из тех, кого встречал в коридорах, на лабораторных площадках, даже в кафетерии. Осталось, правда, несколько человек, с которыми я был довольно давно знаком. И один из них казался мне неплохим парнем. Вот к нему-то я как-то подошел и как бы в шутку спросил, не думает ли он, что в Центр слишком много новеньких понабрали и что трудновато работать становится. Он посмотрел на меня как на ненормального, а потом стал озираться вокруг. Я подумал, что он тоже этого не заметил, и оставил его в покое.
Спустя еще пару дней я заметил, что в Центре стало слишком много военных. Они сновали туда-сюда и, судя по всему, входили без очереди к самому руководителю ЦЕРНа. Еще через несколько дней пора было отправляться на дежурство под землю: с тех пор как в коллайдере произошла авария, мы, сменяясь, дежурили по нескольку часов, наблюдая за ремонтными работами. На каждого выходила где-то одна смена по четыре часа в неделю. Затем через две недели нам вдруг приказали дежурить по двое. Я не знаю, кто это приказал, но с тех пор военных стало как будто бы еще больше. Они охраняли коллайдер и в то же время — я уверен в этом — присматривали и за нами.