Судьба Арминия, как и судьба Зигфрида, трагична. Зегестий выдает собственную беременную дочь римлянам. И сына для Арминия она родит уже в изгнании, в Равенне. Но интриги Зегестия на этом не заканчиваются. В 19 году Арминий одержал победу над маркоманнами. Вскоре после этого, как пишет Тацит, «он устремился к императорской власти и настроил против себя вольнолюбивых своих соотечественников. Он пал из-за предательства сородичей» («Анналы», II, 88). Тесть Арминия как раз и был инициатором убийства героя, зять казался ему слишком могущественным и опасным. Ничего не напоминает?
Для нас очевидны параллели с судьбой Зигфрида: Зигфрид тоже растет вдали от родителей и отечества. Именно семейство его супруги считает его триумфы и богатство угрозой собственному владычеству. Отрывок «Старшей песни о Зигурде» и «Песня о Нибелунгах» описывают несправедливое убийство героя. Как не вспомнить слова Тацита: судьбу Арминия «по сей день воспевают варварские племена». И уж мы-то с вами активно догадываемся, что это за песни…
Хаген заметил, что Брюнгильда следит за ним.
Делала она это не очень умно. Хаген был в недоумении: чего она хочет? Может, желает узнать о нем правду? Да нет, не в этом дело. Брюнгильда искала выход. Искала возможность убежать — и лучшей возможностью для побега посчитала его.
Да, это может стоить ему жизни. Но больше всего на свете он хочет стать такой возможностью для нее.
— Глупо, как же глупо, до чего же глупо, — прошептал Хаген.
Она ждала его, сгорая от нетерпения. Но почему он пришел так поздно? Он, истинный Непобедимый, он — герой? Она почти ненавидела его за то, что он пришел так поздно.
— Ты ведь хотела поговорить со мной? — спросил он- глухо. — Так вот он я.
Она села на кровати и похлопала рукой, указывая ему, где он должен сесть. Детская непосредственность ее жеста поразила Хагена. Он осторожно присел.
— Можно взглянуть? — спросила она, сама не понимая, как осмеливается. И показала на прикрывающую глаз Хагена повязку.
Он невольно дернул головой.
— Что?
— Augan. Глаз, — прошептала она.
— Ну, ладно, — неохотно уступил он и попытался снять повязку.
— Нет! — воскликнула она, — Eg! Я!
Он опустил покрытые шрамами руки. Повязка упала с глаза.
Веко опустилось на поврежденный глаз, шрам, давно уже побледневший, тянулся от брови к щеке. Уже давно он потерял глаз.
И она поцеловала его шрам.
Ее губы были мягкими и теплыми, а от его бороды пахло лесом. Он ответил на ее поцелуй с внезапной нежностью. Брюнгильда чувствовала, что перехитрила саму себя. Это ведь она выбрала его?
А он нежно погладил ее шрам над верхней губой.
— Болит? — спросил он. Она помотала головой. А он улыбнулся.
Никто не видел, как улыбается Хаген. Его улыбка была широкой и молодой, свободной и уверенной. Брюнгильда в восторге глядела на него.
Еще один след в истории — эпоха Меровингов
Были две женщины, роковые не только для Нибелунгов, но и для истории меровингского рода — Фредегонда и Брунгильда.
Соперницы были достойны друг друга по той энергичности, с которой обеим довелось то восходить к вершинам могущества, то низвергаться с этих вершин. Впрочем, жизнь они начинали совсем по-разному и по-разному ее закончили.
Я предлагаю вам перенестись в июньское утро 565 года, в Суассон. Двери баптистерия в храме распахнуты, крышка купели уже поднята, а все святыни уже освещены целым лесом длинных желтых свечей. Только нет короля Хильперика, который отправился на войну с саксами.