Тридцать тысяч человек погибли в те дни, когда Акбар стоял под стенами Читтура. Страшный
джохурбыл приготовлен, и оставшиеся в живых 8000 раджпутов, съев вместе последнюю
бира[301]и облачившись в шафрановые рубашки – эмблема пылающего костра, – отправились исполнять свою ужасную обязанность. Девять
рани(королев) и 15 принцесс (их дочери), два малолетние сына раджи и все женщины разных классов погибли от руки мужей, сыновей, братьев и родственников, и тела их были преданы сожжению в пещере
Маха Сати. Затем эта восьмитысячная армия отворила настежь ворота крепости и устремилась неудержимым потоком на армию Акбара. Ни один из восьми тысяч не пережил этого дня, и ни одна
желтаярубашка не была запятнана постыдной сдачей в руки врага.
Да, божество раджпутов их покинуло в тот ужасный, страшный последний день Читтура. Скала их мощи и независимости была предана
сакка; а ее храмы и дворцы были разрушены дотла, и Акбар захватил даже все символы царственного дома:
накара,
[302]которых звук возвещал на мили кругом об отъезде и приезде ее раджей и князей; канделябры с алтаря «великой матери»
Амба мати, которая опоясала мечом
Баппу, и даже этот самый меч.
[303]С тех пор
Читтур сакка ка нан, «клянусь грехом сакка Читтура», сделалось священной и ненарушимой клятвой у раджпутов.
– Тийджо сакка Читтур ра(третье сакка Читтура) довело Раджастхан до того, чтò вы теперь видите у нас! – проговорил бард, мрачно окончив свои песни. – «Великая мать» отвернулась от нас, и вот почти три века, как Раджастхан умирает… Солнце его покинуло… Сурьявансы вырождаются!..
Увы! то была лишь метафора. Солнце жгло и палило даже в этом дремучем лесу. Я изнывала в этой душной атмосфере и, расположившись на коврах, разостланных на затемненной веранде, еле могла шевелить языком. Но любопытство и интерес взяли верх над ленью и зноем, и я пожелала узнать, в каком теперь виде Читтур: чтò с ним сделалось послесаккаАкбара.
За барда отвечал Ананда.
– Один из раджей меварских овладел развалинами вскоре после последнего разгрома, но в 1676 году отворил его ворота и передал Аурангзебу по его первому требованию, без боя на этот раз. Читтур был снова возвращен его раджпутским владетелям лишь в конце прошлого века.
– Были вы там?… Видели его развалины?…
– Был и видел все, чтò осталось от него. Некогда непобедимый Читтур давно оставлен жителями, как и правительством
рани. По мнению первых, на городе лежит проклятие богини; в глазах второго он сделался совсем негодным. «Резиденция царей, которая в продолжение 3000 лет воздымала свою венценосную главу высоко надо всеми прочими городами Индии», говорит летопись, «сделалась теперь убежищем диких зверей, выбравших своим логовищем ее храмы»… Священная столица охраняется теперь одними
госсейнамии
йогами, и вход в нее запрещен
ране[304]и принцам крови особенным указом Махнута, главы монахов-воинов; ни проклятье богини, ни дикие звери, ни
джигер-кхоры(демоны гарпии) не трогают йогов, оттого вы их и не боитесь! – пожаловался бард.
Пондишерский аскет не отвечал на это замечание, и правильность воззрений суеверного певца так и осталась неподтвержденной и неразъясненной потомству. Но Нараян обратился к Ананде, спрашивая его, можно ли рассказать нам, какую роль играли предки такура в последнем действии кровавой драмы Читтура?
Аскет молча наклонил голову в знак согласия, а Нараян, заметив, что это эпизод, который он намерен рассказать нам, внесен официально в летописи домов (царских) Салумбры и Майтреи
[305]и воспевается всеми бардами, приступил к рассказу.