Брамины-ведантисты постулируют три рода существования:пáрамáртхика – действительное, истинное;вьявахáрика – условное практическое, ипратибхáзика – кажущееся. Парабрахма единственное представление первого, поэтому он и зоветсясат, «воистину сущий» или единосущий; ко второму классу принадлежат олицетворенные в различных образах боги,личныедуши^[218]смертных и все явленное, феноменальное, в мире субъективного чувства. Этот класс, получив бытие в представлении темных масс, имеет основание не более твердое, чем все то, что мы видим во сне; но ввиду реальности практических отношений людей к этим богам, существование их допускаетсяусловнымобразом. Третий класс включает в себя такие предметы, как марево, перламутр, принимаемый за серебро, свернувшаяся змея, принимаемая за веревку, а в своем подразделении и человека. Людидумают, воображают себе, что видят то или другое: стало быть для того, кто это видит и воображает таковым, онодействительно существует. Но так как эта действительность только временная и самая суть предметов преходящая, стало быть условная, то и выходит в конце концов, что вся эта действительность есть толькоиллюзия.

Все эти воззрения не только не мешают вере в личность божества и единство его, но даже служат непроходимой преградой атеизму. В Индии нет атеистов в том значении, какое мы, европейцы, придаем этому термину.Настикаесть атеист в смысленеверования в богов, идолов. Это известно в Индии каждому, и мы в этом вполне убедились. Атеистам Запада и даже егоагностикамдалеко до философиинастиковВостока. Первые грубо отрицают все кроме материи, последние, то есть индийские материалисты,настики, отнюдь не отрицают возможности существования того, чего они не понимают. Истинный философ пойметдух, а не букву их отрицания. Он легко убедится в том, что если, указывая на абстракцию, называемуюПарабрахму, они учат, что этот принцип «без произвола и деятельности, без чувств, как и без сознания», то делают они это именно потому, что, по их понятию,единоепод этим названием естьбезусловныйпроизвол,безначальнаяибесконечнаядеятельность,самобытныесамосознание, самомышление и самочувствие.

Выходит так, что пантеисты Индии, удерживая своих идолов, грешат только избытком религиозного, хотя и дурно применяемого чувства. Да и то сказать: после всесокрушающего и ровно ничего не созидающего,животногоматериализма Европы, такой пантеизм является нравственным и душевным отдохновением, цветущим оазисом среди мертвой, песчаной пустыни. Лучше веритьхотя бы в одно из качеств божества, олицетворив его и поклоняясь ему под тем видом, которое по силе разумения каждого представляет ему удобопонятнейшее представление и символВсего, – нежели, отвергая этоВсепод предлогом, что оно недоказуемо научными путями, не верить ни во что, как то делают наши ученые материалисты, да и модные агностики.

С точки зрения всего вышесказанного, хотя удивляясь и даже искренно смеясь над оригинальным выбором предмета божественного поклонения мистера Питерса, мы поймем, почему из ярого материалиста школы Милля и Клиффорда он так внезапно и неожиданно для всех превратился в пантеиста и даже впуджиста.^[219]

А теперь вернемся снова в Диг.

Рассказ Мульджи, весьма сокращенный мною, но в его устах переполненный подробностями, довел нас незаметно до обеденного часа, то есть до пяти часов пополудни.

Кругом нас стоял невыносимый зной.

Палящие лучи обливали как растопленным золотом мраморные стены и купола киосков, лежали ослепляющими пятнами на сонных водах прудов, пускали смертоносные стрелы во все живое и мертвое. Они заставили даже кучи попугаев и павлинов, которыми сады Индии изобилуют, как наши русские огороды воробьями, прятаться в самую чащу кустов. Тишина вокруг нас стояла непробудная… Все спало, все млело и горело…