Он привстал и снова сел на дорожке в обычной ему позе. Обхватив оба колена мощными руками и упершись в них подбородком, он сидел теперь, покачиваясь взад и вперед и вперив глаза в погибшиеарали. Он видимо боролся, чтобы совладать с собой, и наконец преуспел: голос его уже не дрожал и не хрипел; но, когда он снова заговорил, в голосе этом слышалось столько непритворного страдания, что я невольно вздрогнула.
– Нет, я не шутил, – произнес он медленно и твердо. – Одно слово, и я бы убил его… Не все ли равно? Ведь моя жизнь так или иначе пропала…
– Но почему же? Что такое случилось? Не может быть, чтобы вы так волновались из-за одного этого дурака? Скажите, ведь не из-за него?
– Нет, не из-за негоодного, – прошептал он чуть слышно, – а все же мне было бы легче, если б я мог убить пред смертьюхоть одного из этой нестерпимой для нас расы!!
– Убить… Как вы это легко говорите… Ведь это же ужасное преступление!.. А что сказал бы такур?…
– Ничего не сказал бы. Что ему за дело до меня! – еще тише произнес он.
– Но ведь вы… егочела?…
Он весь вздрогнул, и его всего перекосило, точно его кто полоснул ножом по сердцу. Он припал еще ниже к коленам, и вдруг из его груди вырвался такой вопль отчаяния, что я совершенно растерялась… Я чувствовала, что бледнею и не в состоянии выносить этой сцены долее.
– Нет, я нечелаего. Он мне отказал… Он прогоняет меня!.. – зарыдал бедный колосс, словно пятилетнее дитя.
«Вот оно что!» – вдруг догадалась я. – «Это значит, англичанин является здесь только переполнившей чашу каплей!» И вдруг мне вспомнилось видение… сон… то, что я видела или что представилось мне, будто я видела накануне ночью в Баратпуре. Нараян обнимал ноги такура. Но ведь то был сон? или взаправду все это происходило в действительности и я видела эту сцену наяву?
– Когда же он вам отказал?
Вдруг послышались поспешные шаги. Нараян вскочил и, быстро наклонясь, сказал мне шепотом…
– Прошу вас, сохраните мою тайну нерушимо!.. Ни слова об этомникому… Вам я еще пригожусь!.. Но не говорите мистеру О… Я ухожу.
Но он не успел.
– Что это вы зарылись здесь, словно вызываете подводныхбхутов? – внезапно раздался возле нас голос полковника, – а где же Нараян и где же бабу?… – продолжал он, подходя к нам с «молчаливым генералом», – а… вот они где… Не прячьтесь: оба фанфарона уехали… Я им объяснил многое, чего они не знали, например, правила и цель нашего Общества… Они заинтересовались и даже признались, что ошибались.
– Нашли, где и с кем миссионерствовать, – заметила я с досадой, перерывая этот поток слов.
– Не все же, однако, англо-индийцы подлецы и предатели! – смущенно бормотал полковник.
– Наверное не все, но и не найдется, бьюсь об заклад, более двух дюжин англо-индийцев, которые бы уважали индусов… Здесь, как я теперь вижу, надо быть очень и очень осторожным… Чему вы смеетесь, Мульджи? – спросила я «молчаливого», улыбавшегося во весь широкий рот.
– Вашей щедрости, мам-сааб, – две дюжины англичан в Индии, уважающих нас, негров-то?… Не очень ли много?
– Действительно, – подхватил проснувшийся и совсем просохший бабу. – Будь у нас даже «две дюжины» таких, то уверяю вас, что все 250 миллионов индусов, «без различия каст и религий», – привел он цитату из теософических статутов, – молились бы, да совершали быпуджуутром и вечером калькуттским и другимбара-саабам!
– Я знал только одного за всю мою жизнь, да и того хотели посадить в сумасшедший дом, но он, к счастью своему, умер, – брякнул Мульджи.