Возьмите Павла, прочтите то малое подлинное, что осталось от него в писаниях, приписываемых этому смелому, честному и искреннему человеку, и вы увидите, может ли кто-либо обнаружить в них хотя бы одно слово, которое означало бы, что Павел подразумевал под словом Христос что-либо большее, нежели абстрактный идеал личной божественности, обитающей в человеке. Для Павла Христос не есть личность, но воплощенная идея. «Если кто-нибудь пребывает в Христе, он есть новое творение», онвозродился,как после посвящения, ибо Господь есть дух — дух человека. Павел был единственным из апостолов, кто понял сокровенные идеи, лежащие в основе учений Иисуса, хотя он никогда не встречался с ним. Но Павел сам был посвященным; и в своем стремлении к осуществлению новой и широкой реформы, охватывающей все человечество, он искренне ставил свои собственные доктрины значительно выше мудрости веков, выше древних мистерий и заключительных откровений эпоптам. Как профессор Уайлдер отлично доказывает в ряде талантливых статей,то был не Иисус, но Павел, кто являлся настоящим основателем христианства.«Ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами», — говорится в «Деяниях Апостолов». [XI, 26]
«Такие люди как Ириней, Епифаний и Евсевий оставили потомству репутацию о такой бесчестной и полной лжи деятельности, что тошнит при повествованиях о преступлениях того периода», — пишет этот автор в недавно появившейся статье.
[675] — «Не следует забывать», — добавляет он, — «что когда мусульмане в первый раз покорили Сирию и Малую Азию, то христиане тех областей их приветствовали как избавителей от невыносимого угнетения со стороны правящих властей церкви».
Магомета никогда не считали, и теперь не считают, богом; все же, побуждаемые его именем, миллионы мусульман служили своему Богу с пылом, равного которому не найдешь в христианском сектантстве. Что они печально дегенерировали со дней своего пророка, это не меняет сути дела, но только тем более доказывает преобладание материи над духом по всему миру. Кроме того, они никогда не отходили от первоначальной веры больше, чем сами христиане. Почему же тогда Иисуса из Назарета, который в тысячу раз выше, благороднее и нравственно величественнее Магомета, христиане не чтут также и не следуют ему на практике, вместо того, чтобы слепо его обожать в бесплодной вере, как бога, и в то же время поклоняться ему в манере некоторых буддистов, которые вертят свои молитвенные колеса. Что эта вера стала бесплодной и не более достойна названия христианства, чем фетишизм калмыков — названия философии, проповедовавшейся Буддой, — в этом никто не сомневается.
«Не следует предполагать, что мы допускаем мнение», — говорит д-р Уайлдер, — «что современное христианство в какой-либо степени идентично с религией, проповедовавшейся Павлом. В нем не хватает его широты взгляда, его искренности, его острого духовного восприятия. Нося на себе отпечатки тех народов, которые его исповедуют, оно являет столько же форм, сколько рас его исповедуют. В Италии и Испании оно одно; но значительно отличается во Франции, Германии, Голландии, Швеции, Великобритании, России, Армении, Курдистане и в Абиссинии. По сравнению с предшествовавшими культами, изменение, кажется, коснулось больше названия, чем духа. Люди легли спать язычниками и проснулись христианами. Что же касается „Нагорной Проповеди“, ее выдающиеся доктрины более или менее отвергаются каждой христианской общиной сколько-нибудь значительных размеров. Варварство, угнетение, жестокие наказания теперь так же обычны, как в дни язычества.
Христианства Петра больше не существует; христианство Павла вытеснило его, и в свою очередь слилось с другими мировыми религиями. Когда человечество станет просвещенным или когда варварские расы и семейства будут вытеснены расами более благородной натуры и инстинктов, — эти идеальные совершенства могут стать реальностями.