Насколько можно положиться на набожных отцов в их объяснениях различных ересей — это видно из случая с Епифанием, который ошибочно принял пифагорейскую священную Тетраду, названную в
«Гнозисе»Валентина Кол-Арбас, — за
вождя еретиков.[298]Что же касается невольных ошибок и умышленных фальсификаций учений, не совпадающих с их взглядами, — канонизации мифологической
Aura Placidaв пару христианских мучениц — Св. Ауру и Св. Плациду;
[299]обожествления
копьяи
покровапод именами святых Лонгима и Амфибола [
424, c. 84] и приводимых отцами цитат из пророков, которых в самом деле у этих пророков никогда не было, — то в немом изумлении можно задать вопрос, была ли когда-нибудь так называемая религия Христа после смерти этого Великого Учителя чем-либо иным, как не бессвязным сном?
Настолько злобными мы находим святых отцов в своем безжалостном преследовании мнимых
«ересей»,[300]что видим, как они, не колеблясь, рассказывают наиболее нелепые выдумки и изобретают целые повествования, чтобы лучше запечатлевать свои собственные, иначе необоснованные, аргументы на невежестве. Если ошибка в отношении тетрады сначала возникла как простое следствие невольного заблуждения Ипполита, то объяснения Епифания и других, впавших в ту же самую абсурдную ошибку,
[301]выглядят менее безвинными. Когда Ипполит серьезно разоблачает великую ересь Тетрады, Кол-Арбас, и сообщает, что воображаемым вождем гностиков является «Колорбас, который пытается объяснить религию при помощи мер и чисел» [
520, IV, § 13], — тогда мы можем просто улыбнуться. Но когда Епифаний с большим негодованием разглагольствует по этой теме, «которая является Ересью XV», и, притворяясь тщательно ознакомившимся с этим предметом, добавляет: «Некий Гераклеон является последователем Колорбаса, что представляет собою Ересь XVI»,
[302] — то здесь он не может уйти от обвинения в умышленной фальсификации.
Если этот ревностныйхристианинможет так, не краснея, хвастать тем, что он«своими доносамипослужил причиной ссылки семидесяти женщин, даже знатных —путем соблазнения некоторых,в число которых он сам был включен при вступлении в их секту», — то этим он нам оставил хороший пример, по которому судить о нем. К. У. Кинг весьма подходяще сказал по этому поводу, что «имеются все основания подозревать, что этот достойный ренегат в этом случае спасал себя от участи своих единоверцев тем, что в начале преследования свидетельствовал против них» [410, с. 182 f., прим. 3].
И таким образом один за другим погибали гностики, единственные наследники, на чью долю выпало несколько случайных крох от неизвращенной истины первоначального христианства. Все было в смятении и бурлении в течение этих первых веков до того момента, когда все эти противоречивые догмы были наконец силой навязаны христианскому миру, и их обсуждение — запрещено. В течение долгих веков стремление к пониманию того, что церковь с таким удобством возвысила в степеньбожественнойтайны, считалось святотатством, сурово наказуемым, очень часто смертной казнью. Но с тех пор как критики Библии взялись «приводить дом в порядок», дела приняли другой оборот. Языческие кредиторы теперь являются со всех уголков планеты, чтобы потребовать обратно свое, и христианское богословие начинают подозревать в полном банкротстве. Таков грустный результат фанатизма «правоверных» сект, которые, по выражению автора «Заката и падения Римской империи», никогда не были подобны гностикам — «самым любезным, самым ученым и наиболее заслуживающим имя христианина». И если не от всех их «несло чесноком», по выражению Ренана, то, с другой стороны, ни один из этих христианских святых никогда не стеснялся пролить кровь соседа, если взгляды его не совпадали с его собственными.