Мы хотели бы, чтобы не было надобности направлять критикующий взгляд за пределы кружка педантов и никудышных людей, неправильно именующих себя людьми науки. Но также неотрицаемо то, что трактовка новых предметов со стороны тех, чей ранг в ученом мире высок, часто остается невызывающей возражений, когда, в самом деле, она нуждается в осуждении. Осторожность, выросшая из установившейся в исследованиях привычки; экспериментальное продвижение от мнения к мнению, вес, придаваемый признанным авторитетом – все это благоприятствует консерватизму мысли, который, естественно, уводит в догматизм. Ценою научного прогресса обычно является мученичество и остракизм, выпадающие на долю новатору. Реформатор лаборатории должен, так сказать, завоевать крепость привычки и предрассудка острием штыка. Редко даже бывает, что дружеская рука оставила какую-нибудь заднюю дверь открытой. Шумные протесты и наглое критиканство мелких людишек из переднего края науки реформатор может оставить без внимания. Враждебность же другого класса представляет реальную опасность, которую новатор должен встречать лицом к лицу и преодолеть. Знание же растет с увеличивающейся скоростью, но не великой корпорации ученых следует воздавать за это честь. Каждый миг они старались делать все возможное, чтобы сокрушить новое открытие вместе с открывателем. Слава тому, кто победил все это своею отвагою, интуицией и упорством. Мало в природе сил, которые, после объявления о их открытии, не были бы осмеяны, а затем отброшены, как абсурдные и ненаучные. После принижения гордости тех, кто ничего не открыли, после удовлетворения справедливых требований, в которых отказывали до тех пор, пока было возможно – увы, к несчастью человечества! – новооткрыватель, как это часто бывает – сам, в свою очередь, становится угнетателем по отношению других открывателей в области естественных законов. Так, шаг за шагом, человечество движется по своему кругу знания; наука постоянно поправляет свои ошибки и переприспосабливает ко следующему дню ошибочные теории предыдущего дня. Так всегда бывает не только в вопросах, относящихся к психологии, например, к месмеризму в его двойном значении физического и духовного феномена, но даже и в таких открытиях, которые непосредственно связаны с точными науками и которые легко продемонстрировать.
Что можем мы делать? Будем ли припоминать прошлое? Будем ли указывать на средневековых ученых, потворствовавших церкви в отрицании гелиоцентрической системы из боязни, как бы не задеть церковных догм? Вспомним ли, как ученые конхологи однажды отрицали, что в окаменелых раковинах, встречающихся везде по лицу земли, когда-то жили живые животные? Как натуралисты восемнадцатого века объявляли эти раковины ничем иным, какфаксимилеживотных? И как эти натуралисты сражались и ссорились, и вели битвы и ругались почти целое столетие над уважаемыми мумиями древних веков, пока Бюффон не покончил с этим вопросом, доказав, что отрицатели ошибаются? Несомненно, устричная раковина может быть чем угодно, только не трансцендентальной, и должна бы быть вполне осязаемым предметом для любой точной науки, и если ученые даже по такому предмету не могли прийти к согласию, то как можно от них ожидать, что они поверят, что на сеансах спиритуалистов, если там честные медиумы, – появляются быстро исчезающие формы рук, лиц и иногда целых тел.
Существует некий труд, который с пользою для себя могли бы прочесть в свободное время скептические люди науки. Это книга, изданная Флоуренсом, постоянным секретарем Французской академии наук, и называется она «История изысканий Бюффона». Автор в ней рассказывает, как этот великий натуралист боролся и наконец одолел сторонников этойфаксимильнойтеории; и как эти последние все равно продолжали отрицать все под солнцем, причем это иногда превращалось в какое-то бешенство отрицания, проявляемое ученой корпорацией. Они отрицали Франклина и его электричество; смеялись над Фультоном и его паровой машиной; проголосовали за смирительную рубашку для инженера Пердоннэ за то, что он предложил построить железную дорогу; смутили Харвея и объявили Бернарда де Палисси «таким же глупым, как его горшки»!